Вера Полозкова - Отчерк

Было белье в гусятах и поросятах – стали футболки с надписью «Fuck it
all». Непонятно, что с тобой делать, ребенок восьмидесятых. В голове у
тебя металл, а во рту ментол. Всех и дел, что выпить по грамотной
маргарите, и под утро прийти домой и упасть без сил. И когда орут – ну
какого черта, вы говорите – вот не дрогнув – «Никто рожать меня не просил».

А вот ты – фасуешь и пробиваешь слова на вынос; насыпаешь в пакет
бесплатных своих неправд. И не то что не возвращаешь кредитов Богу –
уходишь в минус. Наживаешь себе чудовищный овердрафт. Ты сама себе
черный юмор – еще смешон, но уже позорен; все еще улыбаются, но
брезгливо смыкают рты; ты все ждешь, что тебя отожмут из черных
блестящих зерен. Вынут из черной, душной твоей руды. И тогда все поймут;
тогда прекратятся муки; и тогда наконец-то будет совсем пора. И ты
сядешь клепать все тех же – слона из мухи, много шума из всхлипа, кашу
из топора.

А пока все хвалят тебя, и хлопают по плечу, и суют арахис в левую руку,
в правую – ром со льдом. И ты слышишь тост за себя и думаешь – Крошка
Цахес. Я измученный Крошка Цахес размером с дом.
Слышишь все, как сквозь долгий обморок, кому, спячку; какая-то кривь и
кось, дурнота и гнусь. Шепчешь: пару таких недель, и я точно спячу. Еще
пару недель – и я, наконец, свихнусь.

Кризис времени; кризис места; болезни роста. Сладко песенка пелась, пока
за горлышко не взяла.

Из двух зол мне всегда достается просто
Абсолютная, окончательная зола.

# # #

В какой-то момент душа становится просто горечью в подъязычье, там, в
междуречье, в секундной паузе между строф. И глаза у нее все раненые,
все птичьи, не человечьи, она едет вниз по воде, как венки и свечи, и
оттуда ни маяков уже, ни костров.

Долго ходит кругами, раны свои врачует, по городам кочует, мычит да ног
под собой не чует.

Пьет и дичает, грустной башкой качает, да все по тебе скучает, в тебе,
родимом, себя не чает.

Истаивает до ветошки, до тряпицы, до ноющей в горле спицы, а потом вдруг
так устает от тебя, тупицы, что летит туда, где другие птицы, и садится
– ее покачивает вода.

Ты бежишь за ней по болотам топким, холмам высоким, по крапиве, по дикой
мяте да по осоке – только гладь в маслянистом, лунном, янтарном соке.
А души у тебя и не было никогда.