Римма Дышаленкова - Девичьи страдания

Поэма

Говорили девчонки, подружки мои,
толковали о тайнах девичьей любви,
хохотали девчонки, валясь наповал,
вспоминали, где милый кого целовал.
Целовалась русалка в озерной воде,
поселянка в прохладной земной борозде,
то сирень, то стожки, то ромашковый луг
заплетали в венки стебли белые рук.
«Ах, подружки мои, я несчастнее вас.
В пору мне не смеяться, а плакать сейчас.
Я два года ответной любови ждала,
ни в луга, ни в стога убежать не могла.
А вчера подошел, тихо за руку взял,
через город прошли, миновали вокзал.
Он молчит обо мне, я вздыхаю о нем.
Все отвалы, да ямы, да камни кругом,
то бульдозер, а то экскаватор рычит.
«Цыц, бесстыдники!» — вслед нам прохожий кричит.
Показался лесок, мы к лесочку бежать.
Он меня — целовать, я его — целовать…
А когда прояснилось немного в глазах,
он — нечаянно: «Ох!», я — отчаянно: «Ах!»
А над нами стеною крапива стоит.
От ее поцелуев все тело горит».

Старшеклассница

Всю ночь метель скреблась и выла,
как две собаки у окна.
И я к утру совсем забыла,
в кого я нынче влюблена.

Учитель? Нет. Он равнодушен,
его не следует любить.
Солдат? Ах, нет, он непослушен,
он может из ружья убить.

Пусть лучше будет одноклассник.
Он, правда, зол и ростом мал,
он отвратительно и страстно
меня в подъезде целовал.

Первые испуги

Голубиная пора,
первые испуги:
что ты, милый, до утра
мне ломаешь руки?

Обещаешь, что убьешь
на ночной дороге.
Что ж ты, миленький, всю ночь
мне целуешь ноги?

Что-то, миленький, тебя
не могу понять я:
если любишь меня,
зачем порвал мне платье?

И чего теперь молчишь?
Что ли, быть разлуке?
Предрассветные лучи,-
первые испуги!..

Библейский сюжет

«Блаженны званные на брачную постель…»
Так это мы блаженны, мой любимый!
Над нами бури, брань и канитель,
под нами пули, раны и шрапнель,
а мы блаженны, радостны, невинны.

Мы, званные на этот кровный час,
прощаем всем прохожим суетливость.
Мы терпим вас, мы даже любим вас,
стыдите нас, подозревайте нас,
и это будет очень справедливо!

Мы призваны на брачную постель.
Железные спадают с нас одежды.
Мы розовы, нежны и белоснежны,
любовь над нами властвует теперь.

И мы послушны, немы, большеглазы:
цветы и рыбы, кони и алмазы,
две капли на пульсирующем лоне.
Над нами смерть и судные законы,
а мы друг друга любим удивленно.

Древнегреческий сюжет

Менады юные и Вакх,
отбросив белые наряды,
давили весело в губах
литые гроздья винограда.

И сок, струясь, меж пальцев тек,
и на песок колючий падал:
образовался ручеек,
потом — поток из винограда.

И в этой сладостной реке
менады радостно плескались.
А наплескавшись, на песке
со страстью Вакху предавались.

Они ползли к нему ползком.
Они верхом на нем скакали.
Его касались язычком,
и грудками и коготками…

Забыты древние дела.
Иссяк источник винограда.
И ты — не Вакх, я — не Менада.
Зачем же я к тебе пришла?

Монастырский сюжет

Гудит за полночь монастырь.
Устала братия молиться:
О, днесь ушла в загробный мир
их вавилонская блудница!

От монастырского стола,
от немоты освобождаясь,
хмельная повесть поплыла,
смеясь и жалуясь, и каясь.

— Услада горькая! Смола!
— Кипящий омут! Голубица!
— Она господню кровь пила!
— С ней умереть и возродиться!

Но хохотнул отцовский бас,
но звякнул юный подголосок:
— Она на каждого из вас
писала нежные доносы!

Что правда там, а что — навет,
теперь узнает лишь геенна.
Но те, кого меж нами нет,
с ней были слишком откровенны!

Веселая

Должна сказать и не для скромности,
для справедливости самой,
что я умею быть любовницей,
и не умею быть женой.

Но почему тебе не нравится
моя бесхитростная ложь?
Не ты ж такую некрасавицу
своей женою назовешь.

Тебе скучны цветы веселые
и беззаботные ручьи,
и кажутся тебе крамолою
слова прозрачные мои.

А я живая, будто лилия…
Чего я буду горевать?
Когда могу твое бессилие
моим весельем врачевать.

Но не хочу угрюмой ярости,
мне скучно каменною быть…
Нет, не тебя до глупой старости
я буду греть и веселить.

* * *

Быть бы ненастью, но дождь помешал.
Быть бы любви, да любовник сбежал.
Бегает бедный под теплым дождем,
богу помолимся и подождем.

Куры кудахчут, мяукает кот.
Бедный любовник сушиться идет.

Печь деревянную я затоплю,
высушу блудня и погублю:
пусть не мешает плескаться дождям,
курам кудахтать, мяукать котам.

* * *

«И ухватятся семь женщин
за одного мужчину в этот день».
Библия. Кн. Исайи.

В этом доме делили мужчину.
Угрожали тюрьмой и сумой.
Там летает платок паутины,
тут поверженный пал домовой.

— Мой! — шипели настойные травы.
— Мой! — шуршали под ступой жуки.
Безголовые и безрукавые
колотились в шкафу пиджаки.

Из-под пола топорщились иглы,
под ногами скрипело стекло.
Боги — в дребезги, ангелы — в брызги!
К черту все под копыта пошло.

Это женщины, как исполинки,
колебали и север и юг.
Перепуганный насмерть мужчинка
убегал от ревнивых подруг.

Печальная

В самой середине месяца
бродит полная луна
и зовет меня повеситься,
потому что я одна.

Нам, сиротам неприкаянным,
места нету на земле.
И луна зовет нечаянно
успокоиться в петле.

Только с милым попрощаюся,
только вытянусь к луне,
тут сыночек просыпается,
прилепляется ко мне.

Счастье, мною позабытое,
ищет детская рука.
Жизни тоненькая ниточка
охраняется пока…

Вечный сюжет

И глина любит гончара,
когда ваяет он богиню.
Ты создал женщину вчера
из белой равнодушной глины.

В твоих горячечных руках,
тяжелых и неутомимых,
метался дух, горел очаг,
рождалась женщина из глины.

И родилась, и вознеслась,
спросила: — Ты ли — мой создатель?
Зачем на свет я родилась?
Кому нужны мои объятья?

Но ты признаться не посмел,
зачем терпел огонь и муки.
Ты от восторга поглупел,
забыл гончарные науки.

И, не успевшая понять
бессилья твоего, создатель,
она отправилась искать,
кому нужны ее объятья?

А ты, кто чудо сотворил,
глядел бездомною собакой.
И ждал ее и водку пил,
и от стыда украдкой плакал.

Удивление

Отчего вы все хотите,
чтобы я была печальна?
Отчего меня пугают
то солдаты, то поэты?
Господи, не оттого ли,
что когда я горько плачу,
то поэт стихи рифмует,
а солдат идет в герои?
Больше не пойду на площадь,
где поэты маршируют,
больше не пойду в театр,
где солдат стучит ногами.
Я приду к тебе, любимый,
будем нежно целоваться,
будем весело смеяться,
вспоминая мои слезы!