Владимир Нарбут - Архиерей

Натыкаясь на посох высокий, точеный,
с красноватой ребристою рыбьей головкой,
строго шествует он под поемные звоны:
понамарь тормошит вислоухие ловко.
Городской голова, коренастый и лысый
(у него со лба на нос стекают морщины),
и попы, облеченные в крепкие ризы,-
благочинный вертлявый, как весь из пружины,
и соборный брюхатый (ужели беремен?),-
заседатель суда, запятая-подчасок,-
все за ним, все за ним.
Бесшабашная темень
распылила по улице курево красок.
В кумаче да в китайке, забыв про сластены,
про возки, причитанья — торговки нахрапом
затирают боками мужчин.
А с плетенной
галлереи аптеки глядят эскулапы.
И скрипит мостовая от поступи дюжей,
и слюдой осыпается колотый воздух.
И в середке лавины, как в бане.
Снаружи -
босоногим подросткам — без роздыха роздых.
А в хвосте — на тяжелых горбатых колесах,
будто Ноев ковчег, колымага с гербами;
точно в гроб она прячет владыку и посох,
и в нутре ее пахнет сухими грибами.
Уж гречихой забрызганы чалые кони,
все же сунут развалину.
Угол и — церковь.
У, гадюкой толпа закрутилась: ладони
прикурнула колдобина, кисть исковеркав.
И жужжанье, и колокол — умерли оба,
только тонкие губы разверзлись и — слово
синеватые выжали десна.
Как проба,
в них засела частица огрызка гнилого.
И увяла рука,
И вверху зазвонили:
проглотила соборная пасть камилавку;
Завизжала старуха в чепце: придавили.
А на репчатой шее, как клещ, бородавка.