Василий Майков - Игрок ломбера

Песнь первая

Стремится дух воспеть картежного героя,
Который для игры лишил себя покоя;
Бессонницы, труда, и голоду, и слез,
И брани, и побой довольно перенес;
От самой младости в игре что обращался
И в знак достоинства венцом от карт венчался,
Сплетенным изо всех украшенных мастей,
Из вин и из жлудей, из бубен и червей.

Уж три дни игроки за ломбером сидели,
Уж три дни, как они не пили и не ели;
Три раза солнца луч в игре их освещал,
И три раза их мрак вечерний покрывал;
И утомленные веселою работой,
Три раза спорили со гладом и с дремотой:
Уж счастье, над игрой держащее весы,
Трикраты их ко всем склоняло в те часы;
Но наконец когда к Леандру их склонило,
Искусство счастью верх победы уступило.
Спешат к Леандру все на помощь короли,
Манильи и тузы за ними ж вслед текли.
И се уж зрят его дремотой полны взоры
Грядущие к нему три главны матедоры:
В начале баста, ей последует маниль,
Потом предстала к ним великая шпадиль.
Леандр, приявши их, просить уж воли мыслит.
И плату с игроков за них заране числит.
Три матедора взять утеха не мала,
Затем что винна масть в игре у них была
Почтеннее других, которые тут были,
А вины преферанс у игроков сих слыли.

Хотел уж покупать на винных козырях,
Как понту с королем увидел на руках,
Которым следуя, манилия бубнова
Причиной сделалась несчастья игрокова.
Он мнит, что на червях санпрандер пребогат,
Затем что был Леандр дремотою объят.
Бубновую маниль червонною считает,
И с гордостию в них санпрандер возглашает.
Он был перед рукой… но, о лютейший час!
Лишь только испустил он в гордости сей глас,
Какое вдруг его несчастие постигло!
То привидение из глаз его погибло.
Он зрит уже тогда бубновую маниль,
С которой проиграть нельзя чтоб не кодиль.
Так точно кто почтен фортуною бывает,
Он часто истиной мечты одни считает.
О истина! ты всех доброт прямая мать:
Не должно никогда тебя пренебрегать.
Ты нашей совести правдивое зерцало;
Тебя нам оставлять не надобно нимало.
Ты в злополучьи щит и в счастии краса;
С тобою сносно ждать и смертного часа.
Ты в малых и в больших вещах равно сияешь,
И ты от бедствия и пагубы спасаешь.
Уже Леандр узрел, что гибнет он с игрой:
Манилья у него, но масти лишь не той,
В которой он вскричал санпрандер толь спесиво.
Уж поздно узнает, колико счастье лживо!
Он к пущей горести меж карт своих узрел,
Что и король к нему винновый в них пришел,
С которым мог бы быть санпрандер и винновой.
Леандр тут в горести себя находит новой:
Грызенье совести, отчаянье, боязнь
О! коль великую ему наносят казнь.
Трепещет, прогневя винновую манилью,
Трепещет проиграть с санпрандером кодилью.
Не столько и Орест в тот час терзаем был,
В который мать свою он злобно умертвил,
Как здесь Леандр грустит, мятется и стенает,
И вздохи тяжкие в отчаяньи пускает.
Но уж нельзя ему свой рок переменить:
Повинен к игрокам он картой подходить.

Тогда из рук его Давид [Король винновый] на стол вступает,
Которого злой хлап червонный поражает;
Влечет его во плен, копье в его вонзя, -
Леандр то зрит, но что? помочь уже нельзя.
Потом и Цесарь [Король бубновый] сам свой важный вид являет,
И в гордости маниль бубнову похищает;
Влечет с собою в плен, подобно как Плутон
Цереры красну дщерь влек в ад без оборон.
И се Юдифу [Краля червонная] в брань как бурный ветр выносит;
Единоборца та себе, гордяся, просит:
«О! есть ли, — вопиет, — меж карт такой герой?
Да выступит со мной, отважась, в смертный бой:
Не устрашусь его я в поле сем широком».
Тут Карл [Король червонный] воздвигнут быв своим несчастным роком,
Он храбро на нее напал и поразил,
И казнь достойную Юдифе учинил,
Которая дотоль разила Олоферна:
Сама побеждена, но рана несмертельна
Была, хоть храбрый Карл весь меч в нее вонзил;
На что и сам Леандр, в восторге быв, смотрил,
Любуясь своего победою героя.
Но тут другой игрок, ему ков хитрый строя,
Он руку своего чела превыше взнес,
Подобно как взносил прехрабрый Ахиллес
Победоносную с мечем свою десницу,
Багря в крови врагов и меч, и колесницу,
В которой на троян, яряся, нападал
И смерть в противничьи полки с нее бросал, -
Так зрел тогда Леандр манилью игрокову,
Которая, спустясь с руки, творит брань нову.
Но утомленный быв своей победой Карл,
Сражен манильею червонной, мертв упал.
И се уж Александр [Король жлудовый или крестовый] спешит на помощь к войску,
Златой обременял щит длань его геройску,
На коем начертан был льва ужасный вид.
От скорого его прихода стол дрожит;
И карты, и свещи, и деньги встрепетали,
И с ужасом с стола на землю все ниспали.
Вид белыя брады и свет его венца
Блеснул в четыре все столовые конца,
Повергся с высоты ручной на стол с размаху.
Сама шпадилия содрогнулась от страху,
И баста потряслась, и понта на руках;
Леандра ж самого сугубый обнял страх.
Старается укрыть Аргину [Краля жлудовая] он напрасно,
Котору Александр из рук исторгнул властно,
Победою своей и добычью гордясь,
Три раза белыми кудрями он потряс,
На раменах своих с веселием уносит.
Леандр едва-едва печаль такую сносит,
Вослед Аргине зря, потеет и дрожит,
И следующие слова он говорит:
«Увы! избавиться нет средства никакого,
Прогневал я тебя, манилия виннова,
Прогневал я тебя», — еще он повторял,
И только лишь сию он речь окончевал,
Как вдруг и Огиер [Хлап винновый] с ужаснейшим Цербером
Стремится, ободрен толь храБрейшим примером,
Который Александр пред ним лишь оказал.
Сей двойку винную тотчас из рук отъял,
Ведет окованну во плен с собой, стенящу;
Леандру, вслед ее с прискорбностию зрящу,
Не могут помощи и сами дать тузы.
Среди такой беды, среда такой грозы
Леандру лишь одна надежда остается,
Что тот лабет с стола кодильей не берется,
Но сделан был ремиз в игре у них тройной.
Леандр, оставшися в надежде таковой,
Что будущей игрой лабет свой поворотит
И игроков самих и с деньгами поглотит,
Но он обманут был надеждою такой;
Хотя играл игру и на лабет двойной,
Однако ж проиграв кодилей десять сряду,
Лишился денег всех, лишился и наряду.
Уже он ни на что дерзает покупать.
Проигрывает всё, лишь с чем начнет играть.
И тако проиграв он всё свое именье,
Повергся и заснул, и в сладком том забвенье
Лишился чувств, и все напасти позабыл,
Колико он в игре несчастлив много был.

Песнь вторая

О! вы, все игроки, на песнь мою спешите.
И гласу лирному в молчании внемлите;
Внемлите, что игра возможет произвесть:
Игра нередко нас и в бедство может ввесть.
Судьбу Леандрову из действа примечайте
И счастью лестному себя не поручайте.
В ком нет уменья, тот страсть к картам утиши:
Игра без мастерства, как тело без души,
Иль без кормила как корабль носим в пучине.
Внемлите, игроки, внемлите все вы ныне.

Когда Леандр игру несчастьем окончал,
Повергся в одр, и в нем, отчаян быв, лежал,
Воображая в мысль свое несчастье злое.
«О! время, — говорил, — о! время дорогое,
В которое имел я деньги в кошельке.
О! деньги, — он твердил сто раз в своей тоске, -
О! деньги, вы всего на свете сем дороже.
Кто не имеет вас, тот всех, тот всех убоже.
Вы все таланты в нас рождаете собой,
И кто имеет вас, имеет и покой».

Так горестно Леандр о деньгах вспоминая,
И карты и игру нещадно проклиная,
Страдал, стенал, вздыхал, грустил и унывал;
Хотел заснуть, но сон от глаз его бежал.
Мутилась кровь его, и сердце трепетало,
И ко отыгрышу Леандра побуждало.

Тогда сим сжалился мучением Морфей,
Влетел и легкою одеждою своей
Покрыл Леандровы томящиеся очи,
Которые без сна уже три были ночи.
Как море, пременясь по буре в тишину,
Подобную стеклу являет глубину,
И звезды и луну в себе изображает,
И взор пловущего тогда увеселяет, -
Подобно и Леандр по проигрыше вдруг
Заснул, и уж имел в себе спокойный дух;
Но мысль блудящая сон сладкий всколебала,
И странное ему виденье представляла.

Внезапу у одра раскрылись завеса
И растворилися над спящим небеса.
Но если смею я сказать ужасно дело,
Се матедоры три, приявши дух и тело,
Грядут ко игроку во светлых облаках.
О! чудо странное, случившись в наших днях.
Он зрит подобно так, как зрел Парис в пустыни
Пришедшие к себе три красные богини,
Отдавшиеся в суд подобно как царю,
Дабы он разрешил меж их ужасну прю.
Но здесь не для суда предстали матедоры:
Гласите вы со мной, моря, леса и горы;
Внемли с молчанием пространный воздух весь:
Се баста и маниль спускаются с небес,
Меж коими шпадиль, сияюща лучами,
Подобно как луна в ночи между звездами,
Представилися вдруг Леандровым глазам.
Леандр со ужасом повергся к их ногам
И в трепете своем едва сие вещает:
«Не сон ли мя теперь, несчастного, прельщает?
Я зрю перед собой прекраснейших светил,
Трех повелительниц картежных храбрых сил».
Но тут шпадилия свою простерла руку,
Леандру подая. «Прерви, — сказала, — муку,
Которою теперь ты строго так томим;
И верь, Леандр, ты верь словам неложным сим,
Что не прельщаются твои мечтою взоры:
Стоят перед тобой три главны матедоры,
И те, которых ты имел вчера в руках.
Отвергни от себя смятение и страх!
Мы те, которые всем ломбером владеем,
И силой в нем себе подобных не имеем.
Мы те, что игроков победою дарим,
И мы, что выигрыш и проигрыш чиним.
Не будь в отчаяньи прошедшею игрою:
Утешу я тебя и обе сии с мною».
При том к манилии и к басте обратясь,
Рекла им те ж слова, всем ломбером клянясь:
«Мы наградим тебе, Леандр, твое несчастье,
Посыплет на тебя сребро, как дождь в ненастье.
Пребудь в надежде сей, несчастливый игрок!
Уж минул твоея судьбы жестокий рок».
Шпадилия сие с величеством вещала,
И руку игроку с усмешкой подавала:
«Восстани, о! Леандр, восстани, ободрись,
И нам себя вручить нимало не страшись.
Мы поведем тебя в храм Ломбера преславно,
Где ты увидишь всю судьбу игравших явно».
Леандр сим ободрен, восстал и к ним спешит;
Уже на облаках с богинями летит.

Но что тогда его представилося взору!
Он видит пред собой превысочайшу гору,
Котора взнесена на облака главой,
И вкруг ее со всех сторон был лес густой,
На коем он не зрел нигде плода иного,
Как только масть была червонна и бубнова;
А вместо чтобы зреть на ветвиях листы,
Висели всё на них и вины, и кресты.
Леандр, в восторге быв, дивится нову чуду.
Что зрит на древесах сей странный плод повсюду.
Осмелясь, вопросил соспутников своих:
«Вы ль обитаете, богини, в рощах сих?
Иль ино божество сим местом обладает?
И кто от сих древес плоды сии вкушает?
О! если б я возмог от вас сие узнать,
И как могу сие я место называть?»
На то ему маниль и баста отвечали:
«Названия сих мест: веселье и печали,
А плод сей назван так: и счастье, и напасть.
Вкусив, узнаешь их и горесть ты и сласть».
Леандр, сорвав плодов, в уста свои влагает.
И прежде горести он сладость ощущает.
Но только лишь его в гортань он пропустил,
По сладости тогда он горесть ощутил,
Котора ни к чему казалась не примерна:
Лишь горесть то была, и горесть пребезмерна.

Но чтоб мне ломберный ясней представить храм,
О! муза, ты придай красы моим стихам.
Как снежная гора пред тучею белеет
И белизне своей примера не имеет,
Там храм позадь лесов священнейших стоял,
Украшен разными металлами блистал.
От трех сторон его три стены окружали,
И трои ворота вход разный подавали.
Единые врата из злата зрились быть,
Пятью степенями к ним должно приходить.
Вторые ворота все сребряные были
И приходящих взор не столько веселили,
Как первые, где всё лишь злато и пироп,
И к сим уже вратам не столько было стоп,
Но по четырем к ним всходити было должно,
И без вожатого войти почти не можно:
На третьих воротах была едина медь;
И должно к ним по трем степеням вход иметь,
Которые хотя казалися и низки,
Но столь углажены, и столько были слизки,
Что все, кто шел по них, катилися назад,
А многие, ниспав, свергалися во ад.
Леандр, узрев сие чудесное мечтанье,
Богинь о том спросить пришло ему желанье:
В которые врата войти им должно в храм?
Шпадилия его ответ дала словам:
«О! смертный, счастлив ты пред всеми многократно,
Откроется тебе вся тайна, слушай внятно:
Леса сии и храм, толь красно вещество,
Превосходящее всё в свете естество,
Не смертною оно рукой сооруженно,
И обиталище для тех определенно,
Кто может в ломбере с воздержностью играть;
И если так себя кто может воздержать,
Что без четырех игр и карт не покупает,
А без пяти в свой век санпрандер не играет.
Вторые хоть врата и в тот же храм ведут,
Но многие, желав войти в них, вниз падут.
А третие врата для тех сооруженны,
Кто ломберной игрой как страстью зараженны,
Но тужат, проиграв имение свое.
И если ты, Леандр, послушен будешь мне,
Не приходи во храм вратами ты иными,
Входи в него всегда ты больше золотыми.
Старайся мой совет полезный не забыть,
Ты можешь, о! Леандр, всегда счастливым быть».
По сих речах они ко храму уж приспели,
На первых воротах такую надпись зрели:
«Не сквозь сии врата кто хочет в храм войти,
Тот тщетною себя надеждою не льсти,
Дабы возмог узреть толь здание прекрасно;
Во храм лишь сим путем приходят безопасно».
Леандр, прочтя сие, и начал рассуждать,
Чго если станет впредь воздержней играть,
То может быть в игре счастливей, нежель прежде;
И входит он во храм, оставшись в сей надежде.

И се открылася завеса вдалеке,
Услышался и шум, подобный быть реке,
Которая с горы в стремнину упадает,
Беседующих речь что шумом заглушает.
Сей шум происходил от спору игроков,
Которые, сидя? вкруг множества столов,
О ломберной игре законы составляли,
И вшедших игроков к ним споры разбирали.

Один пред них предстал с санпрандерной игрой:
«Решите!- возопил, — решите спор вы мой!
Се не несчастие мне очи ослепило,
Но можно ль не играть санпрандера мне было?
Имел в моих руках я восемь козырей,
Без матедоров лишь, притом без королей.
Но восемь козырей! чего желати боле?
И я ж притом играл санпрандер поневоле.
Кто был перед рукой, тот воли попросил;
А я санпрандером ту волю перебил.
Но о! несчастие, мой дух еще бунтует;
Тот с матедорами четыремя пашует.
Я в тех же стал играть, в которых он хотел;
В покупке, ах! к нему и тот король пришел,
Котора у меня не козырь быть случилась;
Игра моя чрез то худою учинилась.
Четыре раза я хотя и козырял,
Но тщетно было всё: кодилью проиграл».
Тогда все, сжав плечьми, главами покивали,
И в утешение сие ему сказали:
«Хотя ты с сей игрой кодиль и проиграл,
Однако ж правильно санпрандер ты сказал».
Потом игрок предстал с отменною игрою,
Который выиграл санпрандер пред рукою,
И кою он еще держал в своих руках.
Три было короля там с тройкою в винах,
Которая была и козырь лишь едина,
И с ней случилася жлудовая Аргина.
Все удивилися отважной толь игре,
И, чтоб ту выиграть, в ужасной были пре.
Но он ответствовал: «Поверьте мне неложно,
Что выиграть с такой игрой не невозможно.
Но чтоб вы верили, порядок весь скажу
И выигрыш ее на деле покажу.
Я был перед рукой, идти мне надлежало:
Пошел я королем, вот сей игры начало!
Итак, я отобрал три масти корольми;
Но кралю лишь мою убили козырьми.
Потом кто взял игру, пошел с туза бубнова.
Та масть у игрока случилась и другова;
Но не было ее лишь боле у меня.
Четверту получил игру чрез то и я;
А после игроки делилися играми,
Затем что уж они остались с козырями.
В одной руке король, и баста, и маниль,
В другой семерка, хлап, и краля, и шпадиль, -
Итак, я выиграл игру, как битву воин.
Скажите ж мне, каких я почестей достоин?»
Сказали все ему: «Коль счастье сберегло,
Ты выиграл ни с чем, и прав ты как стекло. [1]
А кто и впредь играть с играми будет сими,
Такие по миру находятся нагими».
Подобных сим Леандр судов тут много зрил:
Иной был обвинен, что он не так ходил,
С которой подходить ему бы надлежало;
Иной, что козырял не так иль очень мало.
И если б описать мне всех здесь игроков,
О! коль бы стоило великих то трудов.
Но песнь мою теперь я сим лишь скончеваю,
И музу к будущей на помощь призываю;
И ежели она устроит лирный глас,
Потщусь еще, потщусь взойти я на Парнас.
_________________
[1] — «И прав ты как стекло» — присловица, которая меж многими в употреблении.

Песнь третия

Се муза днесь сама мне лиру настрояет,
И возгласити песнь сию повелевает,
Но если грубо что кому возмнится быть,
Тот должен на нее и пени приносить.
«Ужель, Леандр, твои насытилися взоры?
Ужель ты видел храм, — вещали матедоры,-
Тот храм, где игроки себе награды ждут?
Но ах! Леандр, еще не всё ты видел тут.
Не устрашись еще последовать за нами:
Пойдем отсель, пойдем мы медными вратами,
Которы в царство нас подземное сведут,
Где добродетели — награда, злобе — суд».
По сих словах они к вратам тем приступили,
Которы игроков к Плутону низводили.
По трем степеням вниз их лествица вела,
Неплодоносная долина где была.
Засохши древеса вокруг ее стояли
И скуку вечную собою представляли,
Где зрилась пропасть быть, сводящая во ад,
Из коей исходил огнь, пепел, дым и смрад.
Вкруг пропасти совы и гарпии [1] летали,
Именье игроков и кости поедали;
Леандр, увидя то, ужасся и робел
И к устью той идти пещеры не хотел;
Но матедоры дух Леандров ободряли
И к сходу адскому идти повелевали.

Но только лишь Леандр в жилище тьмы вошел,
Он множество духов и теней там узрел.
Там множество ему санпрандеров встречалось,
И касок, поляков и воль ему мечталось.
Мутился тамо Стикс, и Флегетон пылал,
Слезами игроков Коцит [2] там протекал.
Когда ж они к брегам Стигийским приближались,
На мрачных берегах тьмы теней им казались,
Которые сидя к себе Харона ждут
Узнал он множество себе знакомых тут.
Они Леандра, так, как он их, все узнали,
И, обступив его толпами, вопрошали:
«Давно ли ты, Леандр, исшел от жития?
И как вселилася во ад к нам тень твоя?»
Но не успел Леандр ответствовать ни слова,
Уж ладия была Харонова готова,
Где с матедорами Леандр, вошедши, сел
И к царствию царя подземного пошел.
Там зрит он во вратах треглавного Цербера; [3]
Потом к ним в ярости стремилась и химера, [4]
Рыкая, растворив свою ужасну пасть,
И если б не шпадиль, то б мог Леандр пропасть.
Потом они едва коснулись только суши,
Увидели тут всех игравших в ломбер души,
Которые идут со ужасом пред трон,
Где председательство имеет Радамон
И судит всех дела с Миноем и Эаком, [5]
Смущая всех сердца единым только зраком.
Там зрел он игроков, пришедших к сим судьям,
Которые, ответ дая своим делам,
Нелицемерное решенье получали,
Иные в радости, другие шли в печали.

И се с десной страны предстал пред трон игрок,
Которого низверг в то царство злобный рок.
Он, житие свое вещая всё подробно,
«О! есть ли, — возопил, — где зло, сему подобно,
Которо возвестить я вам теперь пришел?
На свете в ломберну игру ввели раскол,
И вместо каски тот в игре употребляют,
А ересь поляком бесстудно называют».
На что тут Радамон, Миной рек и Эак: [6]
«Ты смеешь называть расколом тот поляк,
Поляк, что в ломбере прямое совершенство?
Кто выдумал его, тот примет здесь блаженство;
А ты постраждешь так, как страждет Иксион. [7]
Поди и испускай во аде вечный стон».
По сих словах к нему три фурий прилетели:
Змеи на их главах ужасно зашипели;
Уже несчастного на злую казнь влекут.
Леандр содрогнулся, увидя строгий суд.

Потом тень старыя жены тут к ним приспела,
«Я век свой, — вопиет, — за ломбером сидела,
Я часто по три дни не ела, не пила,
Не вставывала я для нужд и не спала,
Но в жизнь мою всегда над сей игрой трудилась,
По самый злой тот час, как к вам переселилась.
Но думаю, что вы, о! адские судьи,
За толь несносные в игре труды мои
Здесь не осудите меня на муки строги».
На те ее слова восстали сами боги,
Восстав и начали тень стару обнимать:
«Прими возмездие, прими, о! наша мать».
Таким ее судьи названием почтили,
И в Елисейские поля потом вселили.

Еще идет игрок, в цепях окован весь.
«Отколе ты пришел и к нам явился здесь?» -
Так адские судьи в свирепстве закричали,
И что он делал в жизнь сказать повелевали:
«Как в карты ты играл? несчастный! говори!»
— «О правосудные бессмертные цари, -
Сказал несчастливый, свои потупя очи,-
За ломбером я дни просиживал и ночи;
А в ломбер на земле я сорок лет играл;
Но счастлив никогда до тех пор не бывал,
Доколе подбирать я карт не научился.
Но кто бы мастерством толь легким не прельстился?
И чем возможно так добра кому достать,
Как если карты кто умеет подбирать?
Подбор не воровство, подбор одно уменье,
Чтоб можно доставать у ближнего именье.
Иль могут быть дела безбожны и мои?
Коль многи за сукном сидящие судьи
Приличные к делам приказы подбирают;
И много ли они тем делом погрешают?
Не через то ль слывет искусный всяк судья?
Иль винен я один, что так искусен я?»
Но грозные судьи воззрели грозным взглядом:
«Поди, злодей, и тай, как Тантал, [8] тем же гладом;
И лакомы судьи такую ж примут часть,
Когда и в них с тобой была едина страсть».

Но только с игроком суд строгий совершился,
Как пред судьяМи вновь игрок еще явился,
Которого была еще подлее страсть:
Как карты, он умел и деньги также красть;
И если с кем имел казну в игре едину,
Из выигрышных крал он денег половину.
«О! страсть негодная, о! всем негодствам мать,
О! хищник, о! злодей, о! ты преподлый тать»,-
Так адские судьи во гневе закричали
И в Тартар мучиться навек его послали.
Леандр со трепетом на все те казни зря,
Как вдруг все на него воззрели три царя:
«О! юноша, вещай, отколе ты явился?
И как в подземное ты царство преселился?
Не сходит к нам никто, с душой не разлучась;
Един лишь Геркулес места сии потряс,
От коего страшась содрогнулась химера,
И Тизифона вдруг, Алекта и Мегера, [9]
Почувствовав его приход, воздвигли стон:
В опасности тогда был ад и сам Плутон. [10]
Но ты, о! смертный, как дерзнул вступить к нам ныне?
Погибнешь, как челнок, ты в грозной сей пучине:
Спеши отсель! скорей спеши! Леандр, спеши!
Но прежде житие свое нам расскажи.
Давно ли ты живешь меж смертными на свете?
И от рождения на коем начал лете
Ты картами играть? и днесь играешь как?»
Леандр тут воздохнув, и повесть начал так:
«О! правосудные цари, бессмертны боги,
Хоть лета я живу на свете и немноги,
Но только много я фортуною гоним,
И нет премены, ах! всем бедствиям моим.
Я в ломбер уж играть лет десять научился,
А на восьмом году играл, как я родился.
Но мой родитель был ко мне безмерно строг,
Затем я никогда играть нигде не мог,
Как только разве что с вернейшими рабами;
Я в карты игрывал украдкою ночами.
Но после как отец мой к вам сюда сошел,
В именьи и в себе я власть уж возымел;
Имение его мое быть после стало,
Играть желанье мне великое припало,
Не хаживал я в те беседы и пиры,
Которые живут без карточной игры;
Где нет ее, мне там всегда бывает скучно.
И с тех пор с картами всегда я неразлучно.
Но ах! бессмертные, мне счастья в картах нет».
Леандру таковой бессмертных был ответ:
«Отныне будешь ты играть, Леандр, счастливо;
Поди, уж счастие тебе не будет лживо.
Поди, и только лишь воздержнее играй,
Но поляка отнюдь расколом не считай».
Меж тем уже заря румяная сияла
И солнцев скорый в мир приход предвозвещала,
Пред коей Люцифер все звезды с неба гнал;
Зефир, любуяся, листочки лобызал,
Как вдруг Леандрово окончилось виденье:
ВспрянуЛ он ото сна, и с час был в изумленье;
Потом, опомнясь, мне виденье всё сказал,
А я что слышал, то на лире заиграл.
_____________________
[1] — Адские хищные птицы.
[2] — Три адские реки, из коих Флегетон огненная.
[3-4] — При выходе из Хароновой лодки, а при входе в ад встречался адский пес треглавый и вместо шерсти покрыт змеями; сей пес называется Цербер, и, по баснословию, караулил он адские врата, куда он всех пропускал, а назад никого.
[5] — Химера, изрыгающая пламень, имеет голову львиную, утробу козью, а хвост змеин, которую Беллерофонт убил.
[6] — По баснословию, когда души войдут во ад, то надлежало им дать отчет в делах своих трем адским судьям: Миною, Радамонту и Эаку, у которых в руках смертоносная урна, и по их определению определяются души в поля Елисейские или на муки.
[7] — Иксион, привязанный к колесу змеями, которое непрестанно вертится, он осужден за то, что хотел изнасильствовать Юнону.
[8] — Тантал мучится гладом и жаждою, при изобилии всего.
[9] — Три фурии, они ж называются и эвмениды, которых должность мучить злых людей.
[10] — Плутон — бог подземного царства.