Василий Князев - Аркадий Лейкин

1

Я помню дни: в веселой нашей роще
Царил и властвовал ремесленников цех,
Цвел трафарет и гарцевал на теще
Замызганный, лишенный хмеля смех.
И в эти дни, которые я вправе
Брезгливо выкинуть из памяти моей,
Явился — Он, с могучим словом «Ave», *
И развенчал всех наших королей.
Он был как вихрь. Влюбленный в жизнь и солнце,
Здоровый телом, сильный, молодой,
Он нас пьянил, врываясь к нам в оконце,
И ослеплял, блестя меж нас звездой.
Горя в огне безмерного успеха,
Очаровательно дурачась и шаля,
Он хохотал, и вся страна, как эхо,
Ликуя, вторила веселью короля.
О, как он был в те дни России дорог!
О, как мы верили, что он наш светлый Феб!
Мы, изглодавшие мильоны черствых корок,
Давно забывшие, что значит свежий хлеб.

2

Шли дни. Король шалил. Талантливо-блестяще
Лишь над поверхностью гнилых болот скользя,
Он их не осушал и в гиблой дикой чаще
Не вешал вывесок: «Друзья, здесь жить нельзя».
Шельмуя и громя казенных Геродотов
За их убожество, за пошлость их речей,
Он сам — по лоб увяз в еврейских анекдотах
И полузатонул в трясине мелочей.
Его животный смех, столь милый нам вначале,
Приелся, потеряв пикантность новизны;
И тщетно в нем искать застрочных нот печали,
Духовной ценности, идейной белизны.
Веселый, грубый смех. Смех клоуна. Как странно.
Но разве нужен нам такой дешевый смех?
О, если б он звучал под крышей балагана,
О, если бы он там жал бешеный успех!
Но он звучит — средь нас! Талантливо-блестяще
Над потным зеркалом гнилых болот скользя,
В то время, как вся Русь блуждает в гиблой чаще
И хочется кричать: «Так больше жить — нельзя!»…

3

А… «волчьи ягоды»? Конечно, для мальчишек
Такие ягоды — геройства верный знак.
Но… диво ль шельмовать ничтожных шалунишек
Для удовольствия большущих забияк?
_____________________
* — Да здравствует, славься (лат.). — Ред.