Семен Надсон - Боярин Брянский

Народное предание. Это предание распространено в Тверской губернии, в деревне Лакотцы.

За зеленым лесом зорька золотая
Гаснет, догорая алыми лучами;
С вышины лазурной ночка голубая
Смотрит вниз на землю звездами-очами,
Над рекой клубятся легкие туманы,
И бежит шалунья, нивы обвивая,
Пробуждая плеском сонные поляны,
Темный лес веселой струйкой оживляя.

Некогда над этой речкой голубою
Был боярский терем, мрачный и угрюмый.
Он стоял одетый зеленью густою,
Точно гордый витязь с затаенной думой.
На заре нередко тишина немая
Нарушалась песнью девичьей живою:
В тереме угрюмом, юность вспоминая,
Жил опальный кравчий с дочкой молодою.

Занятый мечтою о минувшем счастье,
Вспоминая сердцем прежние сраженья,
Нелегко боярин выносил ненастье,
Втайне ожидая царского прощенья.
Но года бежали — из Москвы нет вести,
Поседел боярин в горе и изгнаньи;
Постарел он в думе о боярской чести
И в глубоком, скрытом на душе, страданьи.

Между тем из прежней розовой малютки
Дочь его уж стала девушкой-красою.
На устах лукавых вечный смех да шутки,
Ясный взор сверкает жизнью молодою.
Чуть блеснет, бывало, зорька золотая
Над рекой, одетой утренним туманом,
Уж звенит и льется песня, не смолкая,
По лугам росистым и лесным полянам.

День пройдет в работе. Вечером ведется
Разговор про славу и былые брани.
Оживет боярин… сердце встрепенется,
Вспомнив про паденье и позор Казани.
Слушает Мария — грезы молодые
Битву ей рисуют яркими чертами…
А в окошко смотрят звезды золотые,
И луна сверкает бледными лучами.

За окном деревья, будто великаны,
Шевелят в раздумье темными ветвями;
Словно дым от пушек, белые туманы
Над рекой зеркальной носятся волнами.
И в ночном затишье слышатся ей звуки:
Стоны, плач, проклятья, страшный вопль страданья,
И порой как будто крик последней муки
За рекой раздастся в гробовом молчаньи.

С утром вновь смеются розовые губки,
И далёко слышны милый смех и шутки.
С утром — снова песни льются, не смолкая.
Так бежит неслышно молодость живая.
Уж пора и замуж отдавать Марию;
Загрустил боярин гордый и угрюмый
И не спал нередко ночи голубые,
Занятый всё той же неразлучной думой.

Часто проникало тайное сомненье
В грудь его больную злобною змеею:
Полно, не напрасно ль жаждет он прощенья,
Не забыт ли Брянский Русью и Москвою?
Может быть, другие стали там у трона;
Царский взор встречают, пьют из чаши царской;
Может быть, другие, царству оборона,
Сели в царской думе на скамье боярской?

Нет, не позабыты прежние сраженья,
Не забыт и Брянский, и гонец стрелою
В терем одинокий вестником прощенья
Прискакал однажды полночью глухою.
Ожил мрачный терем, — принялись за сборы,
Ожил и боярин и гонцу внимает:
Царь-де забывает старые раздоры
И тебя, боярин, снова призывает.

Рад боярин. Только дочь его Мария,
То узнав, поникла русой головою,
Как огнем, сверкнули глазки голубые
Горем и внезапной тайною тоскою.
Сердце молодое облилось в ней кровью,
Больно ей расстаться с тихою дубравой,
А еще больнее — с первою любовью,
С смелой, бесталанной головой кудрявой.

Уж давно в соседстве мелким дворянином
Жил Петруша Власов с матерью седою;
Жил он одиноко, скромным селянином,
Сам ходил по пашне за своей сохою.
Как слюбилась с парнем гордая Мария, -
Это знают только звезды золотые,
Звезды золотые, ноченьки глухие,
Да шалуньи-речки волны голубые.

И не видит Брянский, что ночной порою
Там, в светлице душной, тихо льются слезы,
И не знает Брянский, за кого с тоскою
В небеса несутся и мольбы и грезы.
Утомился Брянский и уснул глубоко.
Спит он и не знает, что его Мария
Убежать решилась от отца далеко
И покрыть позором волосы седые.

Злобно воет ветер, тучи нагоняя;
За угрюмым лесом дальний гром играет;
Уж давно погасла зорька золотая,
И седая полночь полог расстилает;
Из окна Марии нитью золотою
По волнам приветный огонек играет,
И давно Мария с тайною тоскою
Смотрит в сад и знака к бегству поджидает.

Каждый легкий шорох, каждое движенье -
Всё в ней вызывает муку ожиданья:
«Вот он… вот…»; но снова пролетит мгновенье,
И опять повсюду мертвое молчанье,
Только ветер с плачем шевелит ветвями
И кусты осоки над рекой качает,
Да река о берег мутными волнами
С безысходной грустью глухо ударяет.

Чу… хрустят и гнутся камыши речные,
Кто-то молодецки борется с волнами…
«Ты, Петруша?..» — тихо молвила Мария,
В темноту впиваясь робкими очами.
— «Я… скорее, Маша…» И на всё готовый
Ждал он, прислонившись. Жадно грудь дышала,
Полон был отваги взор его суровый,
И широкий ножик рученька сжимала.

Вот она… раскрылись жаркие объятья,
И уста слилися с нежными устами…
Вдруг во мгле глубокой раздались проклятья,
Глухо повторяясь дальними горами:
«Здравствуй, дочь! Не ждала гостя дорогого?..
Принимай и потчуй из руки дворянской!..
Принимай с почетом старика седого!..» -
Загремел, от злобы задыхаясь, Брянский.

Но уж было поздно: беглецы сокрылись!
Вот они безмолвно борются с волнами;
Вот кусты осоки тихо расступились,
И они исчезли, скрытые ветвями.
Он плывет за ними… старческой рукою
Волны-великаны смело рассекает…
Не доплыл боярин — скрылся под водою,
А над ним свой полог речка закрывает…

Из кустов прибрежных беглецы взирали,
Как погиб боярин, — но они и сами
В беспощадной битве силы потеряли;
Им не сладить снова с бурными волнами…
Между тем, разбужен криками ночными,
Ожил старый витязь — терем одинокий:
Закипел повсюду толками людскими,
Засиял огнями в темноте глубокой.

Над рекой собравшись тесною толпою,
Слуги рассуждали о беде великой:
Как бы лучше сладить с мачехой-судьбою,
Как поладить с речкой бурною и дикой.
Вдруг дворецкий вспомнил древнее преданье:
«Из воды возможно выкупить деньгами».
И сейчас же отдал слугам приказанье
Отворить подвалы ржавыми ключами.

По волнам мятежным лунный луч дробится,
И в кустах осоки гробовым рыданьем
Резкий ветер стонет и угрюмо злится,
Проносясь по листьям с тихим завываньем.
Заскрипели двери, сундуки с деньгами
Вынесли на берег; в волны голубые
Серебро со звоном падает горстями…
Глухо вторят звону струйки золотые…

Буря умолкает… речка голубая
Стихла понемногу грозными волнами,
И над ней, качаясь, тихо выплывает
Голова седая с мокрыми кудрями.
Вот и плечи видно… руки обнажились,
В серебристой пене борода мелькает…
Но опять седые волны расступились,
И река добычу скоро поглощает.

«Денег не хватило… больше нет спасенья…»
Над рекой рыдает бедная Мария,
Грудь ее волнует горе и мученья,
В голове мелькают мысли роковые:
«Я всему виною… я тебя убила… -
Шепчет дочь, поникнув в горе над водою. -
Там, в пучине влажной, там твоя могила…
Нет, я не расстанусь, мой отец, с тобою…»

И глухим рыданьем замер голос нежный.
Где ж она?.. Смотрите… вон она мелькает
Над пучиной темной, в пене белоснежной,
И в волнах угрюмых тихо исчезает.
Нет ее… Погибла бедная Мария!
Нет ее… Над нежной, русой головою
Глухо захлебнулись волны голубые
Влажной и холодной синей пеленою.

С той поры нередко полночью глухою
Над рекой слыхали тихие рыданья.
То боярин Брянский с дочкой молодою, -
Говорит народа робкое преданье, -
То боярин Брянский просит погребенья…
И спешит прохожий скорыми шагами
Прочь от страшной речки в мирное селенье
По тропинке, скрытой темными кустами.