Саша Черный - Кому в эмиграции жить хорошо

Однажды в мглу осеннюю,
Когда в Париже вывески
Грохочут на ветру,
Когда жаровни круглые
На перекрестках сумрачных
Чадят-дымят каштанами,
Алея сквозь глазки,-

В кавказском ресторанчике
«Царь-Пушка» по прозванию
Сошлись за круглым столиком
Чернильные закройщики -
Три журналиста старые -
Козлов, Попов и Львов…
И после пятой рюмочки
Рассейско-рижской водочки
Вдруг выплыл из угла,-
Из-за карниза хмурого,
Из-под корявой вешалки,
Из сумеречной мглы -
На новый лад построенный
Взъерошенный, непрошеный
Некрасовский вопрос:

Кому-де в эмиграции
В цыганской пестрой нации
Живется хорошо?
Козлов сказал: «Наборщику»,
Попов решил; «Конторщику»,
А Львов, икнувши в бороду,
Отрезал: «Ни-ко-му».
Опять прошлись но рюмочке
И осадили килькою,
Эстонской острой рыбкою,
Пшеничный полугар.
Козлов, катая шарики
Из мякиша парижского,
Вздохнул и проронил:

«А все-таки, друзья мои,
Ужели в эмиграции
Не сможем мы найти
Не то чтобы счастливого,
Но бодрого и цепкого
Живого земляка?
На то мы и газетчики,-
Давайте-ка прощупаем
Все пульсы, так сказать…
Пойдем в часы свободные
По шпалам по некрасовским,
По внепартийной линии,
По рельсам бытовым…»
Попов, без темперамента,
Как вобла хладнокровная,
Взглянул на потолок:

«Ну, что ж, давай прощупаем.
С анкетами-расспросами
Мы ходим к знаменитостям
Всех цехов и сортов;

К махровым кино-барыням,
К ученым и растратчикам,
К писателям, издателям,
К боксерам и раджам.
Пожалуй, дело ладное,
По кругу эмигрантскому
Пройтись с карандашом…»

А Львов пессимистически
Потыкал в кильку спичкою,
Очки прочистил замшею
И наконец изрек:

«Искать Жар-Птицу в погребе
Занятие бесплодное,-
Но что же, за компанию
Пойду и я на лов…»
Козлов мигнул хозяину -
Сейчас, мол, кончим, батенька.
Уж полоса железная
До половины с грохотом
Спустилася на дверь…
«С кого начнем, приятели?»-
Спросил Козлов задумчиво.-
«С наборщика, с конторщика,
Пожалуй, не модель?»
«Давайте, други милые,
Начнем хоть с маляров.
Профессия свободная,
Веселая, доходная…»-
Промолвил Львов с усмешкою,
И зонтик свои встряхнул.
Пошли ночною улицей,
Сутулые и хмурые,
И молча распрощалися
У бара на углу…

III

К почтенной русской пифии
Варваре Теософченко,
Как ситцем на прилавочке,
Торгующей судьбой,-
Ввалились ранним утречком
Три пациента странные:

Какой они профессии,
Какого рода-звания,
Сам бес не разберет…
Как тыква перезрелая,
К ним подкатила радостно
Орловской корпуленции
Сырая госпожа.
«Прошу. Озябли, голуби?
Кто первый — в ту каморочку,
А вы вот здесь покудова
Приткнитесь на диванчике,-
Газетки на столе…»

Но Львов сказал решительно:
«Мы все втроем, сударыня,-
А за сеанс мы вскладчину
По таксе вам внесем». -
«Втроем? Да как же, батюшка,
Судьба у исех, чай, разная?
Как сразу трем гадать?»
Но даму успокоили:
«Мы, милая, писатели,
Мы сами предсказатели,
Поди, не хуже вас…
А вы уж нам по совести
Свою судьбу счастливую
Раскройте поскорей…
Ведь вы, кик доктор, матушка,
Ведь к вам псе ущемленные
Приходят за рецептами,
А сим-то доктор. думцем,
Ведь должен быть здоров?..»

x x x
Насупилась красавица,
С досадой прочь отбросила
Колоду карт набухшую
И тихо говорит:
«Глумитесь, что ли, соколы?
Да нет, глаза-то добрые,
Участливые, русские
У всех у трех глаза…
Не с радости гадаю я,
А сами понимаете,
И заяц станет знахарем,
Коль нечего жевать…
Не жалуюсь, голубчики,
Клевала я по зернышку
И утешала каждого
Широкою рукой.
Кабы судьба треклятая
Хоть хвостик бы оставила
От всей моей от щедрости,-
Ни одного несчастного
Средь нас бы не нашлось…
Эх, сколько горя горького,
Бескрайнего, бездонного
В каморку эту тесную
Текло, лилось рекой!
Ведь я же тоже, милые,
Не истукан бесчувственный,
Не янычар с кинжалищсм,
А русский человек.
Да вот теперь и тюкнуло:

Клиенты все посхлынули…
Поди, не верят более
Ни картам, ни судьбе.
Да и с деньгами, яхонты,
Все нынче подтянулися:

Уж лучше съесть две порции
Монмартрского борща,
Чем зря с судьбой заигрывать-
Доить ежа в мешке…
Вот и сижу счастливая,-
Вяжу жилеты теплые
Да по домам окраинным
Знакомым разношу-
Коли у вас в редакции

Кому-нибудь понадоблюсь, -
Свяжу в кредит, родимые,
Хоть тридцать лет носи!..»

Приятели почтительно
Гадалке поклонилися,
Сверх таксы расплатилися,
Вздохнули и ушли,

IV

Час от Парижа — много ли?
По тишь в полях безмерная,
Вокруг усадьбы крохотном
Крутым кольцом стена.
Каштаны оголенные
Мотаются-качаются,
Луна, бельмо печальное,
Над кровлей ворожит…
А из окна вдоль дворика

Желтеет свет полоскою.
Тепло и столовой низенькой…
Хрипят-стучат часы.
Приятели-анкетчики
Пьют чай с вареньем яблочным
У круглого стола
И слушают задумчиво,
Как голосит комариком
Пузатый самовар.
Их добрая знакомая,
Дородная хозяюшка
Агафья Тимофеевна,
Шестое выдув блюдечко,
Ладонью губки вытерла
И начала доклад:

«Что вам сказать, затейщики?
Живу-дышу, не жалуюсь,
Мои испанки-курочки,
Могу сказать, не хвастаясь,
Известны нсем вокруг.
Пером, как уголь, черные,
Дородны, кик боярыни,
Штаны на ножках — с муфтою,-
Не куры, а орлы…
И яйца, что гусиные,-
Чуть наберу лукошечко -
Не донесешь до станции,
С руками оторвут.
Но, как раба последняя,
Весь день-деньской я в хлопотах,-
С зари помет выскребывай,
Курятник подметай,
Да тачку при из лавочки
С пшеном иль с кукурузою,-
Едят мои испаночки,
Как батальон солдат…

Все, почитай, что выручу,
Они же сами слопают,
А я с моей племянницей
Остаточки жую.
Ни именин, ни праздников,
Среда ли, воскресение,
Одним лишь руки заняты,
Одним башка затуркана:

Корми, лечи и чисть.
А летом… сверх пропорции
Другие удовольствия,-
То вдруг подроют сеточку,
Здоровые ведь, бестии!-
И шасть к соседу в сад…
Летишь, скликаешь, мечешься.
За вес, что смято-склевано,
Свои яички кровные
Неси соседу в дань…

А ястребы? А коршуны?
А крысы с ближней мельницы?
Повадились, проклятые,
Прорыли ход под сеткою
И задушили, аспиды,
Четырнадцать цыплят…»

x x x

Агафья Тимофеевна
Седьмое блюдце налила,
Подула и отставила
И кротко говорит:

«В усадьбе этой, милые,
Конечно, есть счастливые,
Да только уж не я…»-
«А кто?»- привстав над креслицем.
Спросил Козлов стремительно,
«Да, куры, куры, батюшка!
Живут в тепле и в сытости,
Без горя и забот…
Не я ль при них поденщица?
Не я ль за них уборщица?
А им, вальяжным барыням,
Всего лишь и хлопот -
Знай с петухом амурничай,
Да яйца от безделия
По всем углам неси…»

x x x

Три друга рассмеялися,
И в старом самоварчике
Три рожи добродушные
Широко расплылись.

V

Козлов сидел с коллегами
У милой Веры Павловны,
У тетушки своей,
И слушал, как расписывал
Приехавший из Африки
Российский эскулап
Житье свое гвинейское,
Похожее на взмыленный,
Бенгальско-экзотический,
Благополучный фильм.
Да-с… Земство наше черное,
Дремучее, просторное,
Не то что здешний быт.
Я тачку эмигрантскую
В Европе бросил к лешему,-
В просторах вольной Африки
Врач — первый человек…
Как шаха, на носилочках,
Внесут в село гвинейское,
Навстречу население
Гремит в жестянки ржавые,
Трясет задами в ракушках -
Приветствует врача…
Вождь лучшую мне хижину
Отводит средь селения,
Подносит в дар мне идола
С огромнейшим пупком,
«Бой» тащит фрукты, курочку
И столик раскладной…
Поешь, покуришь вволюшку,
Страж в очередь покорную
Для оспопрививания
Сгоняет весь народ.
Мой фельдшер — вакса черная,
Как колдуну заправскому,
Подносит мне почтительно
Всю огненную снасть…
Объедешь всю епархию,
В поселок свой воротишься,-
Ложись в гамак под пальмою
И виски дуй со льдом.
То в шахматы с учителем
Под баобабом срежешься,
То в теннис перекинешься
От скуки сам с собой…
Иль на охоту с неграми
В ночную пору тронешься,-
Осветят глушь прожектором,
Пали в любые встречные
Горящие глаза.
Домой придешь с трофеями:

Пантера, рысь ушастая…
И камушком завалишься
Под полог на кровать.
А утром, после душика,
Закажешь завтрак повару,
Для аппетита сделаешь
Турнэ велосипедное,-
Удав-подлец с тропиночки

Прочь в заросли ползет,
В ветвях мартышки щелкают,
Да бабочки гигантские
Трепещут над рулем…
Вернешься свежий, встрепанный,
Пойдешь в амбулаторию:
Волчанки, грыжи, зобики,
Слоновая болезнь…»

x x x

«Не служба, а варение.
Так, стало быть, вы счастливы?»-
Спросила Вера Павловна,
Козлову подмигнув.
Врач ухнул рому в чашечку
И стрелку перевел:
«Как вам сказать, сударыня…
В подводном царстве сказочном
Был счастлив ли Садко?
Без русского без берега
Какое, к черту, счастие!
Все дальше он, все мглистое,-
О чем тут говорить…

Как сыч в лесу таинственном,
Один я там торчу,-
При всем благополучии,
За два-три года в Африке
Лишь раз от попугая я
Добился русских слов…»
Врач посмотрел на чашечку
И, морщась, выдул ром.

VIII
Портной Арон Давыдович
Сидел за голой стойкою
И мял в руках задумчиво
Потертые штаны…
То вскинет их скептически,
На свет посмотрит, сморщится,
То с миной безнадежности
Двумя худыми пальцами
Откинет вверх очки…
Вдруг колокольчик бронзовый
Визгливо-истерически
Над дверью зазвенел.
Со сверточком под мышкою
В салончик тускло-кремовый
Приплелся из редакции
Клиент знакомый Львов.
Принес пальто в починочку,-
Подкладка сбоку лопнула;

Она ведь не двужильная,
Не век ей шов держать…
«Ну, как вы поживаете?»-
Спросил усталым голосом,
Усевшись, журналист.

* *

«Такое поживание,-
Сказал Арон Давыдович,
Встряхнув пальтишко старое,-
Что лучше и не жить…
Где эти сумасшедшие,
Что из моей материи
По мерке платье повое
Заказывали мне?
За месяц хоть бы кто-нибудь
Хоть самые паршивые
Дешевые-триковые
Мне брюки б заказал!
Шью двадцать лет как каторжный,
Имею вкус и линию
И вдруг теперь починщиком
Из первых скрипок стал…
Как до войны в Житомире,
В Париже,- понимаете!-
Одними переделками
Оправдываю хлеб…
Двух мастеров,- подумайте,
Не мастера, а золото,-
Пришлось с сердечным скрежетом
Во вторник рассчитать…
Что ж это за история?
Где франты? Где псе модники?
Куда девать материю?
Портной я или нет?
Вы там в газетах пишете
Про кризисы, про мизисы,-
Читал и перечитывал,
Аж вспухла голова!
Америка в истерике,
Германия и Англия
Донашивают старое
И штопают бюджет…
Где главные закройщики?
И в чем подкладка кризиса?
Кпк по фасону новому
Перекроить все старое?
Весь мир трещит по швам!»

«Вот вам для иллюстрации:
Студент мне брюки старые
Принес перевернуть,-
Какой-то добрый родственник
С попутчиком из Латвии
Прислал ему в презент.
Материя английская,-
Пускай доносит юноша,
Студент ведь не маркиз…
Ушел. Я брюки вывернул,
Взглянул на свет внимательно:
Уже перелиновано!
Хорошенькая жизнь…»

x x x
Скрестил Арон Давидович
Худые пальцы медленно
И вкось на Львова хмурого
Взглянул из-под очков.

Х

В редакцию за справками
Пришла душа потертая:
Субъект с глазами горлинки,
С бородкой русым штопором,
С продрогшим красным носиком -
Смесь институтки с Гаршиным,
На каблуках расплюснутых,
В брезентовом пальто…
Стал в очередь в простеночке
И на пустую вешалку
Лирически-стоически
Уставился, как карп.

*

«Вот кандидат в счастливые,-
Шепнул Попов приятелям.-
Давайте побеседуем
С ним где-нибудь в чуланчике -
Ведь все-таки — улов…»-
«А чем он занимается?»-
Спросил Козлов скептически.
«Изобретатель, душечка,-
А проще — птица Божия,
Попавшая в силки…»

x x x
Под кипами газетными,
Торчащими вдоль полочек
От пят до потолка,
Присела личность кроткая,
Потерла руки потные
И начала доклад:

«Второй уж год слоняюсь я
По разным учреждениям,
А толку ни на грош…
Идея очень ясная:

Все люди злятся, бесятся,
Волнуются, кипят…
Мужья и жены ссорятся,
Юристы и политики,
Поэты и любовники
Бурлят чрезмерным пафосом,-
И так до бесконечности
Везде — в любой стране…
Пять лет вертел мозгами я,
Как для людей использовать

Избыток сей энергии?
И, наконец — нашел!
Прибор мой магнетический
В любой квартире, комнате,
Любой избыток страстности,
Любви ли, споров, ревности,
Вмиг переводит полностью
В полезную энергию,
В комплекс рабочих сил…
Мой аппарат поставивши,
Теперь семейство каждое
Себя своими силами
Вполне экономически
Сумеет вентилировать,
Согреть и отопить…»

x x x

«Идея гениальная!»-
Сказал Козлов опасливо,
Свой табурет расшатанный
Отодвигая вбок.

«А сколько ж средств вам надобно,
Чтоб ваше изобретенье
Пустить скорее в ход?»

Изобретатель встрепанный
Взглянул глазами горлинки
На мутное окно:
«С рекламой и конторою -
Три миллиона с четвертью,
Уж все пути намечены,-
Ведь пустяки же, в сущности,-
Да кризис помешал…»
И, гордо носик вскинувши,
Он вышел в коридор.

x x x

К Попову наклонившися,
Львов проронил медлительно:
«Ваш кандидат в счастливые,
Пожалуй, не того-с…
Его бы в санаторию
На девять-десять месяцев,
А после подучить.
Тогда б, пожалуй, выдумал
Сей Эдисон стремительный
Какой-нибудь практический
Полезный аппарат,-
Машинку для доения
Мышей иль комаров…»

XI

Во сне какая ж логика:
В ночной рубашке вздувшейся
Стоит Козлов и ежится
На крыше за трубой
И слушает звенящие
Ночные голоса…
Блокнот н ладони треплется,
В другой руке качается
Холодное стило.

x x x
«Я, никому не ведомый
Иван Петрович Кругляков,
В глуши Прованса Верхнего
На шахтах алюминьевых,
Пять лет тружусь, как вол…
Пиши меня в счастливые:

Весь день гружу в вагончики
Руду я темно-рыжую,
Как черт, я весь коричневый
От пят до головы…
А вечерами хмурыми
Я борщ в бараке стряпаю
И на леса угрюмые,
Закатом окаймленные,
Смотрю в окно, как сыч.
Пиши-пиши, записывай,
Газетная душа»…

x x x
«Алло! А я под Ниццею
Ночным слоняюсь сторожем…
Днем сплю в своей каморочке:
Как каменный,- без снов.
Ночами охраняю я
Пустые виллы мертвые…
Присяду под террасою,-
Мимозы вьются-треплются,
Грохочут волны дальние…
Ботинками пудовыми
От холода стучу.
Ох, думы, думы темные,
Как море, неуемные,
С заката до зари…
Пиши-пиши, записывай,
Чернильный человек!»

x x x

«А я в Гренобле мыкаюсь,-
Я на цементной фабрике
Заборчики цементные
Прессую третий год…
Я в прошлом был учителем
ОРЛОВСКОЙ Прогимназии,-
Кто я теперь, не ведаю,-
Не стоит ворошить…
Душа моя цементная
Оцепенела, съежилась,
Посплю, поем,- на фабрику
И больше ничего.

Пиши меня в счастливые,
Парижский землячок!»

x x x

«Эй, господин над крышею!-
Чуть слышный пльт надтреснутый
По ветру долетел.
У берегов Австралии
Уж третьи сутки треплется
Наш старый пароход…
Компания голландская,
Матросы африканские,
А я, псаломщик пензенский,
Здесь поваром служу…
Ох, надоело, миленький!
Хоть сыт, хоть койка мягкая,-
Но стражду, как Иона, я
Во чреве у кита…
Нет ли в Париже, батюшка,
Какой-нибудь.работишки?
Я в русской типографии
Готов хоть пол мести,
Лишь бы из брюха тесного,
Железно-иноземного,
К своим опять попасть…»

x x x

Со всех сторон доносятся
Звенящие, скрипящие
Ночные голоса…

Козлов, как лось затравленный,
Метнулся вбок, попятился…
Влез на трубу стремительно,
Вниз головой просунулся,
Скользнул в нутро мохнатое,
И вот, как полагается
В подобных сонных случаях,
Проснулся весь в испарине,
В своей знакомой комнате
На пятом этаже.

XIII

Для полноты коллекции,
На имя трех приятелей
Пришло в конверте сереньком
Из Рима письмецо…
Чернила водянистые,
Расплывчатые, сизые,
Корявый почерк старческий
Сползал зигзагом вкось,-
Зато по содержанию
Настой полыни беженской
Стоградусною горечью
Дымился над письмом…

x x x

«Привет вам, люди добрые,
Из города счастливого,
Из Рима горделивого -
Со всех семи холмов!..
Лишь в эту зиму темную
Беда-нужда всесветная
Волною отраженною
Пришла — плеснулась — грохнула
В парижское окно…
Нам это не в диковинку:

Мы в Риме, горсть осевшая,
Ломоть, от всех отрезанный,
Хронические пасынки
Средь эмигрантской братии,-
Давно привыкли к кризису,
Как к старому бельму.
Средь райской декорации,
Средь величавых форумов,
Среди фонтанов плещущих,
Средь пинии мирно дремлющих,
Под солнцем золотым,-
Как домовые тихие,
Мы жмемся, незаметные,
В углах-подвалах пасмурных,
В продрогших чердаках.
На площадях сияющих -
Теплее, чем у нас…
Порою сам не ведаешь,
Как год за годом держишься?
Бюджет — фантасмагория,
Работы — ни на грош.
Ни в гиды, ни в извозчики,
Ни в маляры, ни в плотники,
Лишь воробьев на форуме
Бесплатно разрешается
Под аркою считать…
Считаешь и завидуешь:

Счастливцы, воробьи!
А ведь недавно, милые,
Чуть-чуть в тарелку капало,-
Для аргентинок пламенных
Я, харьковский нотариус,
Платки великолепные
Билибинскими павами
Цветисто расшивал…
Швейцары при гостиницах,-
Министры по обличию,-
Процент взимали божеский,
Впускали в вестибюль…
Увы, все нынче схлынуло,-
Туристов нет и звания…
В библиотеке Гоголя
Сидишь часами долгими
И смотришь в потолок…
Газетою прикроешься,

Уснешь, как новорожденный,-
Теплынь и тишина.
Во сне ведь я не пасынок:
С друзьями стародавними,
Давно глаза закрывшими,
Беседуешь во сне,
По старому по Харькову
С клиентами знакомыми
Пройдешься при луне.
Не осудите, милые,
Бального старика…»

x x x

Постскриптум: «Драгоценные!
Не нужен ли кому-нибудь
В Париже из писателей
Комплект,- тисненный золотом,-
Романов Боборыкина?
Я дешево продам».

XV

Под Новый год в час утренний
Вонзился в дверь стремительно
Веселый почтальон.
Порылся в сумке кожаной
И Львову полусонному
Поднес с парижской грацией
Письмо «рекомандэ»…

x x x

Перед окном сереющим
Львов сел на кресло дряблое,
Халат свой подобрал
И с полным безразличием -
С иллюзиями детскими
Давно уже покончено!-
Вскрыл мундштуком конверт.
И вдруг оттуда — милые!-
Крутясь, как птичка Божия,
Слетел на коврик стоптанный
Жемчужно-белый чек…
Львов, поднял, охнул,- батюшки!
Берлинское издательство,
Давно уж захиревшее,
Как ландыш без дождя,-
Должно быть, в знак раскаянья
В счет долга застарелого
Прислало чек,- подумайте,-
На тысячу франчков…
С душевным изумлением,
Как пепел, с сердца хмурого
Стряхнувши скептицизм,
Подумал Львов оттаявший:

«О, Дон-Кихот пленительный,
Издатель дорогой!
Пред новогодним праздником
Анахронизмом благостным
Тургеневскую девушку
В себе ты возродил…
Не слыхано! Не видано!»
Подай сию историю,
Хоть под гарниром святочным,
Читатель, разумеется,
Подумает: брехня…
Но чек — не привидение,-
И вера в человечество
Проснулась в Львове вновь,
И над камином вспыхнуло
В бенгальском озарении
Волшебное видение:

Коричневое, новое,
Чудесное пальто…

x x x

Но в виде дополнения
Львов из конверта выудил
Такое письмецо:

«Сердечноуважасмый!
Проездом из Швейцарии
Через Париж в Голландию
Жена, как с ней списался я,
На днях вас посетит…
Она в Париже, думаю,
Дня два лишь проболтается,-
Для родственников надобно
Подарки ей купить,-
У вас ведь цены снизились…
Так вот, мой драгоценнейший,
Прошу ей передать…»
Какое продолжение -
Всем ясно и без слов…
Львов, чек свернувши в трубочку,
Промолвил тихо; «Тэк-с».

x x x
Видали вы когда-нибудь,
Любезные читатели,
Как рыболов под ивою
Сидит с постылой удочкой
И час, и два, и три?
Вдруг пиилавии нирдл-нившй
Качнется, вздрогнет, скроется…
Удилище натянется,
Струной дрожит бечевочка,
Душа звенит, поет…
Видали вы, друзья мои,
Как он добычу к берегу
Рукой подтянет трепетной -
И сильным взмахом вытянет
Из лона светло-синего
Заместо карпа жирного
Размокнувший… башмак?