Овидий - Послание Леандра Геро и ее ответ
ЛЕАНДР — ГЕРО
Этот привет тебе жаждет послать, о девушка Сеста,
Твой абидосец, но шторм в море вздымает волну.
Если боги позволят и будут к нам благосклонны,
Лишним будет письмо, снова увидимся мы.
Гневны, однако, они. Почему преграды мне ставят?
Путь привычный зачем весь взбаломучен волной?
Видишь сама ты, что небо чернее дегтя, и море,
Вздутое бурей, кипит, гибель суля кораблям.
Только один, слишком дерзкий, с которым письмо посылаю,
Все же решился рискнуть выйти из порта во тьму.
Был готов на него я подняться, канаты упали,
Был бы тогда Абидос весь у меня на виду.
Скрыться тогда бы не смог от моих родителей, стала б
Тайна нашей любви сразу известна бы всем.
Так я начал письмо: «Иди, счастливое, к ней ты,
Сразу протянет она нежные руки к тебе.
Может быть, даже губами коснется тебя, разрывая
Зубом, что снега белей, с края обертку твою».
Так я шептал еле слышно, в то время, как все остальное
Произносила, ведя речи с бумагой, рука.
О, как сильно желал я, чтоб лучше она не писала,
А рассекала волну и помогала мне плыть!
Вот седьмая уж ночь, а мне это кажется годом,
Как бушует волна в море, шипя и ревя.
Сердце ласкали мое сновидения нежные ночью,
Но разлуку сулил бешеный вал по утрам.
Сидя один на скале, я с грустью вижу твой берег,
Недостижимый сейчас, но достижимый в мечтах.
Свет маяка, что горит негасимо на башне высокой,
Светит мне наяву или, быть может, во сне!
Трижды одежду свою я бросал на берег песчаный,
Трижды пытался начать путь свой привычный в волнах.
Грозно вставали валы, мешая дерзким попыткам,
И, хлестнув по лицу, волны влекли в глубину.
Ты, жесточайший из всех и самый быстрый из вихрей,
Гений твой почему войны со мною ведет?
Против меня ты, Борей, свирепствуешь, может, не зная,
Если б не ведал любви, был бы неистов вдвойне.
Хоть ледяной ты, но все же не сможешь солгать нечестиво,
Что к Орифии ты страсть не питал никогда.
Если б тебе преградили пути к свиданию с нею,
Как бы прорваться сумел ты по воздушным путям?
Так пощади, умоляю, смягчи вихревое дыханье,
Если сам Гиппотад грозных приказов не дал?
Просьбы напрасны! Он ревом валов мою речь заглушает,
Всюду бушуя, нигде не умеряя порыв.
О, если б смелый Дедал мне крылья легкие сделал,
Я бы взлетел… но ведь здесь рухнул несчастный Икар!
Все стерпеть я готов за возможность в воздух подняться,
Пусть поплыву по нему, как по привычным волнам.
Все мне враждебно сейчас, бушуют море и ветры,
Что ж остается: в мечтах утро любви вспоминать.
Ночь тогда наступила (отрадно вспомнить об этом!),
Час, как покинул я дом отчий, любовью горя.
Тотчас с одеждой и страх я сбросил и, берег покинув,
Взмахами рук рассекать волны спокойные стал.
В это время луна, отражаясь в волнах дрожащих,
Путь освещала, как друг, сопровождая меня.
«Будь благосклонна, — твердил я, — свети мне, помня, благая,
Латмии скалы твои, разве их можно забыть?
Эндимион твое сердце смягчает и гонит суровость,
Будь же и к страсти моей ты благосклонна, молю!
Ты — богиня — спускаться дерзала к смертному с неба,
Я же (правду скажу!) смертный к богине плыву.
Что сказать мне о нравах ее, достойных бессмертных,
Не уступит она им и своей красотой.
Только ты и Венера ее превзойдут, а не веришь,
Так попробуй сама ты на нее посмотреть.
Как, когда ты блистаешь в своем серебряном свете,
Звезды меркнут, одна царствуешь в небе ночном.
Так прекрасней она всех женщин смертных, не веришь?
Это значит, что слеп, Кинтия, глаз у тебя».
Это сказав, или что-то похожее, плыть продолжал я,
Мне покоряясь, несли волны все дальше меня.
Лик лучистый луны отражался в волнах дрожащих,
Дню подобна была светлая, тихая ночь.
Звуки замолкли. Мой слух никаких не улавливал шумов,
Лишь под ударами рук тихо журчала вода,
Да галкионы одни, о возлюбленном помня Кеике,
Тихо стонали, хоть их не было видно нигде.
Вот уж устали предплечья мои, и руки устали,
Выпрямив тело, слегка я поднялся над водой.
Свет увидел: «Огонь мой горит!» — ликуя, воскликнул,
Берег близок, ведь здесь дом моего божества.
Тотчас силы вернулись к рукам, и податливей стали
Волны, стало легко мне, утомленному, плыть.
Холод, идущий со дна, перестал я чувствовать, пламень
Сердца меня согревал, жарко горевший в груди,
И чем дальше я плыл, тем ближе делался берег,
А чем ближе, тем плыть было все радостней мне.
Как только ты увидала, так взглядами мне помогала,
Сил прибавляла, чтоб мог я поскорее доплыть.
Тут стал я думать о том, чтоб тебе показаться прекрасным
Взмахами мерными рук, гибкостью и быстротой.
В волны бежать ты пыталась, но нянька тебя удержала.
(Это видел я сам, не по рассказам сужу!)
Все ж, хоть старалась она не пускать тебя, ты вырывалась,
Ноги твои замочил вал, набежав на песок.
Ты обнимаешь меня, блаженство даришь поцелуев,
О ради них (я клянусь!) можно моря переплыть!
Снявши свой плащ, ты меня, обнаженного, им прикрываешь
И умеряешь поток влаги, текущий с волос.
Все остальное лишь ночи да нам, да башне известно,
Той, на которой горит свет, освещающий путь.
Все наслаждения наши никто перечислить не сможет,
Как в Геллеспонте не счесть трав, что растут у брегов.
Времени мало дано нам, тем больше мы тратим усилий,
Чтобы зря не прошел каждый отпущенный миг.
Вот уж кончается ночь, гонима супругой Тифона,
И, предваряя зарю, Луцифер светлый встает.
Нацеловаться мы вволю спешим, торопясь и волнуясь,
Жалуясь на быстроту нам отведенных ночей.
Медля, с трудом подчиняясь суровой няньке, спускаюсь
К холоду берега я с башни, чтоб плыть в Абидос.
В море Геллы вхожу, и плачем мы оба, бросаясь
В воду, долго еще взглядом я берег ищу,
Чувствую, как я искусен, когда к тебе направляюсь,
А уплывая, тону, будто разбился корабль.
И неохотно к себе на родину я возвращаюсь,
Мне тяжело и сейчас здесь на родном берегу.
О почему же родству наших душ препятствует море,
В разных землях живем, хоть и едины душой!
Должен я волноваться, когда волнуется море,
И для чего? Почему должен мне ветер мешать?
Даже дельфинам уже любовь моя стала известна,
Думаю, рыбы, и те знают сегодня меня.
Мною протоптан уж путь, привычный в водной пучине
Следу подобен колес, видных на глади дорог.
Я огорчался, что нет другого пути, а сегодня
Даже и этого нет, хаос на море царит.
Встали волны горами, и, пеной покрыто, белеет
Море Геллы, и Понт грозен для хрупких судов.
Буря такая ж была, когда утонувшая дева
Имя проливу дала, так представляется мне.
Место это зловеще от Геллы, здесь утонувшей,
Имя опасно его, помощь богов мне нужна.
Как я завидую Фриксу, в волнах уцелевшему, вез он
Чудо-барана с златой шкурой и к порту доплыл,
Но зачем эта зависть? Зачем мне быстрое судно?
Только бы мог я волну телом своим рассекать.
Кроме умения плавать, в каких мне нуждаться искусствах?
Сам себе я корабль, кормчий и пассажир.
Путь по Медведице я не правлю, не правлю по Аркту,
Ведь не нужен любви свет путеводной звезды.
По Андромеде свой путь, по Короне кормчие правят,
Иль по Медведице, чей блещет на полюсе свет
Даже полеты, что любят Персей, Юпитер и Либер,
Не прельщают меня, ими нельзя управлять.
Есть другое светило, оно гораздо вернее,
И блуждать в темноте не позволяет любовь.
С нею могу доплыть я в Колхиду и к Понта границам,
Даже туда, куда плыл Арго — Ясона корабль.
Я могу превзойти Палемона, так я искусен
В плаванье, хоть он и стал богом от соков травы.
Часто болят мои руки, устав от ударов по волнам,
Еле движусь тогда по бесконечности вод.
Только стоит сказать: «К дорогой вы стремитесь награде,
Скоро в объятиях сжать дам вам любимую я».
Сразу они оживают, спеша к высокой награде,
Словно конь, когда знак дан и бега начались.
Сам собой управляю, стремясь к единственной цели,
Цель моя — ты, я в тебе вижу одну из богинь.
Неба достойная, ты на земле сейчас пребываешь,
Но скажи, как же мне в небо подняться с тобой?
Здесь ты, но трудно бывает тебя мне увидеть, пучина
Так же кипит, как и страсть в сердце влюбленном моем.
Не утешает меня, что нас лишь пролив разделяет,
Разве меньше преград ставит он нам, чем моря.
Может быть, лучше, чтоб жил я на самой окраине мира,
Чтобы вдали от тебя в сладких томиться мечтах.
Ведь чем ближе, тем больше от страсти своей я страдаю
В вечных надеждах, а жизнь ставит препятствия им.
Я касаюсь почти руки твоей (так она близко!),
Но вот это «почти» столько приносит мне мук!
Разве не то же мученье за яблоком тщетно тянуться
Или стремиться к воде, мимо бегущей, припасть.
Так никогда не обнять мне тебя, если буря не хочет,
Счастье уносит мое каждый поднявшийся шторм.
Непостояннее нет ничего, чем ветер и волны,
Но от ветра и волн радость зависит моя.
Море кипит и сейчас, что ж будет, когда взбаламутит
Свет Амалфеи его — Зевса вскормившей козы.
Сам заблуждаюсь, возможно, я в том, на что я способен.
Прочь опасенья! Меня гонит в пучину Амур!
Ты не думай, что я даю обещанья пустые,
Скоро тебе докажу верность своим я словам.
Ночь еще не одну пусть дыбом становятся волны,
Я попытаюсь поплыть, сопротивляясь ветрам.
Или спастись мне поможет опасная дерзость, иль станет
Плаванье это концом пытки любовной моей.
Но я хочу, чтоб прибило меня к знакомым пределам,
Чтобы принял твой порт мертвое тело мое.
Будешь ты плакать, сочтешь достойным ко мне прикоснуться
Скажешь: «В смерти его я виновата одна!»
Эти строки, я знаю, взволнуют тебя, предсказанье
Вызовет гнев твой, прочтешь ты с недовольством его.
Успокойся, прошу! Но моли, чтобы буря затихла.
Будем едины в мольбах, как мы едины в любви.
Нужен нам краткий покой на море, пока поплыву я,
Как приплыву, то пускай снова вскипают валы.
Есть у тебя столь удобная гавань для нашего судна,
Вряд ли удачнее мы место могли бы найти.
Пусть Борей берет меня в плен, там сладко мне медлить,
Лень будет плыть, наберусь благоразумия я.
Там упрекать я не буду глухую к упрекам пучину.
Жалобы я прекращу на невозможность уплыть.
Пусть задержат меня и ветры, и милые руки
Две причины мешать станут мне двинуться в путь.
Как только буря позволит, мне руки веслами станут,
Но следи, чтоб огонь на маяке не погас.
Пусть меня ночью заменит письмо это, я же стремлюся,
Время не тратя, за ним в путь устремиться скорей.
ГЕРО — ЛЕАНДРУ
Тот привет, что прислал ты, Леандр, на хрупкой бумаге,
Чтобы я верить могла, делом его подтверди.
Действуй! Любая задержка, что радостям нашим мешает,
Мне тяжела. Пощади! Меры не знает любовь.
Страсть нас сжигает одна, но силы наши различны,
Тверже, так кажется мне, нрав у мужчин, чем у нас.
Тело девушки нежно, и так же слаба ее воля,
Если разлуку продлить, силы иссякнут мои.
Время для вас незаметно проходит в работе на поле,
Иль на охоте, часов не замечаете вы.
Маслом натершись, вы заняты спортом в привычных палестрах,
Или послушным узде правите быстрым конем,
Ловите птиц вы силками, крючками удите рыбу,
Вечером время идет быстро за кубком вина.
Мне же вдали от тебя, даже если б я меньше любила,
Чем заняться? Одно мне остается — любить.
Я и люблю, ведь ты единственный — вся моя радость,
Но сомневаюсь, равна ль страсть твоя страсти моей.
То с кормилицей верной шепчусь, когда удивляюсь,
Что могло задержать путь твой привычный в волнах,
То на море гляжу, ненавистным вздутое ветром,
И сержусь на него, как это делаешь ты.
Жалуюсь, если немного стихают ветер и волны,
Что не хочешь приплыть, хоть и открыт тебе путь.
Сетую, слезы текут по щекам, а верная няня
Их утирает, любя, пальцем дрожащим своим.
Часто ищу я следов твоих на песке увлажненном,
Будто бы может песок эти следы сохранить.
Что прибавить еще! Одежду твою я целую,
Ту, что ты сбросил с себя, прежде чем в волны нырнуть.
Если же свет потускнел и ночь дружелюбная звезды
Вывела в небо, задув отблески долгого дня,
Сразу на башне огонь зажигаем недремлющий, светит
Он кораблям, не дает кормчему сбиться с пути.
Мы же берем веретена, за пряжу свою принимаясь,
И коротаем часы, женским занявшись трудом.
Ну, а о чем говорим, тебе интересно услышать,
О Леандре, Леандр — имя его мы твердим.
«Думаешь, няня, что он — моя радость, уж вышел из дому,
Или там бодрствует все и он боится родных.
Или уж с плеч он своих одежды скинул, готовясь
Плыть, и тело свое маслом оливы натер?»
Няня кивает в ответ: «Возможно!» Она дружелюбна
К нашей любви, но ее клонит ко сну в этот час.
А пробудившись: «Плывет, — говорит, — плывет он, конечно,
Мощным движением рук волны гоня пред собой».
Как только нити мои, сливаясь, касаются пола,
Мы начинаем гадать, где же находишься ты.
Может, отплыл далеко, и то мы на море смотрим,
То умоляем, чтоб был ветер попутен тебе.
Слух напрягая, мы ловим малейшие звуки, и в каждом
Шорохе чудится нам, что приближаешься ты.
Долгая тянется ночь в заботах таких, а под утро
Одолевает меня вдруг неожиданный сон.
Кажется мне, что ночь ты со мною на башне проводишь,
И хоть не хочешь приплыть, в мыслях ты рядом со мной,
То я вижу тебя, ты близко уже подплываешь,
Чувствуют плечи мои влагу любимых мной рук,
То, как всегда, я плащом покрываю холодное тело,
Или стараюсь согреть, плотно прижавшись к тебе.
Все же о многом молчать приличье требует, сколько
Радостей есть, но о них стыд запрещает сказать.
О, несчастная я! Как зыбко краткое счастье,
Сон проходит, а с ним вместе уходишь и ты.
Пусть же прочней мы сойдемся с тобой в действительной жизни,
Пусть не во сне, наяву свяжут нас узы любви.
Кто виноват, что томлюсь без тебя я на ложе холодном,
Кто виноват, что ленив мною любимый пловец?
Я согласна, бушует сегодня опасное море,
Было ночью вчера много спокойней оно.
Ты пропустил это время. Зачем же не верить мгновенью?
Ты не поверил ему, броситься вплавь не посмел.
Кажется, стало спокойней сейчас, и явно слабее
Буря, и видно, что вал вздыбленный падает вниз.
Быстро меняет свой лик пучина бурного моря,
Если ты поспешишь, может, успеешь доплыть.
Здесь же в нашем порту, в моих объятьях, не будет
Буря тебе угрожать, пусть свирепеет она.
С радостью буду я слушать ветров завыванье строптивых
И уж не стану молить, чтоб успокоился Понт.
Что случилось с тобой, что стал ты вдруг боязливым?
Море, что ты презирал, ныне пугает тебя?
Помню, как ты приплывал в такое же грозное время,
Может быть, только слегка было волненье слабей,
Я кричала тебе: «Будь смелым, но помни о море,
Только б оплакивать мне смелость твою не пришлось!»
Страх этот новый откуда? Куда твоя дерзость пропала?
Где этот смелый пловец, так презиравший волну!
Все-таки будь уж таким, это лучше, чем прежняя храбрость,
По безопасным волнам в море спокойном плыви!
Только бы ты не менялся, любил бы меня, как ты пишешь,
Чтоб погребальным огнем пламя не стало любви.
Ведь не так я боюсь ветров, мешающих счастью,
Как того, что твоя ветреной станет любовь.
Вдруг подумаешь ты, что опасностей этих не стою,
Что награда мала, риск же погибнуть велик,
Часто и родины я твоей опасаюсь, ведь могут
Счесть абидосцы, что я в жены тебе не гожусь.
Все стерпеть бы могла, но не страх, что ты, на досуге
С новой любимой сойдясь, с ней коротаешь часы,
Если обнимут тебя другие руки, то значит
Эта новая страсть нашу убила любовь.
Лучше погибнуть тогда, чем этим горем томиться,
Пусть роковая судьба прежде меня поразит.
Так говорю, но ведь ты не давал мне для этого повод,
И молчала молва, значит, ты верен мне был.
Просто всего я боюсь! Кто любит, тот страх этот знает,
Он растет потому, что мы в разлуке всегда.
Тот, кто рядом живет, боится реальной измены.
Зная всю правду. Зачем слухам ему доверять?
Мне ж одинаково страшны и ложь и открытая правда,
То и другое равно душу волнуют мою.
О, скорей бы приплыл ты, и пусть отец твой и ветер
Будут задержкой, не я, верен ты нашей любви.
Если ж отвергнута я, то гибель одна остается,
Так изменяй, если ты смерти желаешь моей!
Знаю, что ты не виновен, мои опасенья напрасны,
Буря мешает тебе, гневный завидует вал.
Как я несчастна! Какие на берег катятся волны,
Ночь воцарилась, черно небо от туч грозовых.
Может быть, к морю явилась Нефела несчастная, буря
Это слезы, что льет, плача по Гелле, она.
Мачеха Ино, быть может, к проливу, носящему имя
Ей ненавистное, став моря богиней, пришла.
Место это опасно теперь для девушки каждой,
Гелла погибла, и мне бурей грозит Геллеспонт.
Ты же, Нептун, о возлюбленных помня своих, разве можешь
Быть враждебен любви, волны морей возмущать!
Если только верна молва о твоей Амимоне,
Или о страсти к Тиро, славной своей красотой,
Об Алкионе, Калике, Гекатия дочке, Медузе,
Не всегда ее лик змеями был искажен.
И Лаодика была, и Келено, взнесенная к небу,
Много я помню других, в книгах о них прочитав.
Да и поэты, их славя, в стихах своих утверждают,
Что в объятьях твоих нежились часто они.
Так почему же любовник столь пламенный, страсти изведав,
Путь нам привычный закрыл, грозные вспенив валы?
О пощади нас, свирепый! Бушуй на широких просторах,
Этот же узкий пролив заперт меж двух берегов.
Нет! Корабли-великаны бросать тебе в море пристало,
Целый флот подвергать страху потопленным быть.
Подло владыке пучины грозить пловцу молодому,
Это скорей подойдет тем, кто в болотах царит.
Юноша мой благороден, и предки его родовиты,
Нет там Улисса, кого гневно преследовал ты.
Так пощади и спаси нас обоих, плывет он, наверно,
С ним и надежда моя в море не тонет твоем.
Вот светильник трещит (при нем мы письмо свое пишем),
Он трещит и дает знак нам счастливый, сверкнув.
Нянька моя окропляет вином его взвившийся пламень,
«Завтра мы будем втроем!» — и допивает до дна.
Пусть будет завтра нас больше, скользи по глади спокойной,
Ты — единственный свет, радость и счастье мое.
В лагерь любви возвращайся, не будь дезертиром позорным,
О почему я одна ночи должна коротать!
Нет причины для страха. Венера смелого любит,
Волны она усмирит, ведь она вышла из них.
Может, боишься, что ты не успеешь вернуться обратно,
Ночь коротка, чтоб успеть дважды пролив переплыть.
Так давай поплывем друг другу навстречу, чтоб, встретясь,
Посередине пути слить в поцелуе уста.
После же каждый вернется обратно в покинутый город,
Это иль ничего, выбора нету у нас.
Ах, если б можно нам было любить не стыдяся, открыто,
Иль не бояться молвы, втайне друг друга любя.
Стыд и любовь, их нельзя примирить, они борются вечно,
Требует строгость одно, радость к другому влечет.
Как в Колхиду вошел Ясон Пеласгийский, сейчас же
Девушку на корабле быстром с собою увез,
Как только прибыл Парис в Лакедемон любовником страстным
Так с добычей своей тотчас пустился домой.
Ты же, любя постоянно, меня так часто бросаешь,
Пусть опасно судам, ты же бесстрашно плывешь.
Но сейчас я прошу, победитель бурной пучины,
Чтоб из презрения к ней ты не касался ее.
Терпит крушенье корабль, его не спасает искусство,
Веслам ты предпочёл сильные руки свои.
Плыть боится моряк, а ты, Леандр, не боишься,
В бурю ж плывущий корабль гибнет в пучине морей.
О как трудно всегда от желаний своих отказаться,
Будь уговоров моих выше, Леандр дорогой!
Если б ты только доплыл, руками усталыми обнял
Ты бы меня, тяжело путь им в волнах пробивать.
Но каждый раз, когда я смотрю на лазурные воды,
Холод какой-то в груди чувствую, а отчего?
Просто испугана я зловещим сном этой ночью,
Хоть совершила уже все возлиянья богам.
В час, как Аврора встает и уже тускнеет светильник,
Время, когда, говорят, видим мы верные сны,
Веретено вдруг упало из рук, погружаясь в дремоту,
Я разрешила себе к мягкой подушке прильнуть.
Вижу, как наяву, плывущего в волнах дельфина,
Думаю, это не сон, слишком правдиво в нем все.
Вот закипевший прибой его выбросил с силой на берег,
Но недвижимым лежал мертвый дельфин на песке.
Что это значит? Мне страшно! Не смейся над этим виденьем,
Но доверяйся, прошу, только спокойным волнам!
Если себя не жалеешь, подумай о том, кого любишь,
Если здравствуешь ты, значит, здорова и я.
Кажется, можно сейчас на мир надеяться в море,
Так плыви же теперь, волны уже не кипят.
Но, пока ты медлишь, еще и нужно терпенье,
Это письмо пусть тебе горечь разлуки смягчит.