Огюст Барбье - Идол

За дело, истопник! Раздуй утробу горна!
А ты, хромой Вулкан, кузнец,
Сгребай лопатою, мешай, шуруй проворно
Медь, и железо, и свинец!
Дай этой прорве жрать, чтобы огонь был весел,
Чтоб он клыками заблистал
И, как бы ни был тверд и сколько бы ни весил,
Чтоб сразу скорчился металл.
Вот пламя выросло и хлещет, цвета крови,
Неумолимое, и вот
Штурм начинается все злее, все багровей,
И каждый слиток в бой идет;
И все — беспамятство, метанье, дикий бормот…
Свинец, железо, медь в бреду
Текут, сминаются, кричат, теряют форму,
Кипят, как грешники в аду.
Работа кончена. Огонь сникает, тлея.
В плавильне дымно. Жидкий сплав
Уже кипит ключом. За дело, веселее,
На волю эту мощь послав!
О, как стремительно прокладывает русло,
Как рвется в путь, как горяча, -
Внезапно прядает и вновь мерцает тускло,
Вулканом пламенным урча.
Земля расступится, и ты легко и грозно
Всей массой хлынешь в эту дверь.
Рабыней ты была в огне плавильни, бронза, -
Будь императором теперь!

Опять Наполеон! Опять твой лик могучий!
Вчера солдатчине твоей
Недаром Родина платила кровью жгучей
За связку лавровых ветвей.
Над всею Францией ненастье тень простерло,
Когда, на привязи гудя,
Как мерзкий мародер, повешена за горло,
Качнулась статуя твоя.
И мы увидели, что у колонны славной
Какой-то интервент с утра
Скрипит канатами, качает бронзу плавно
Под монотонное «ура».
Когда же после всех усилий, с пьедестала,
Раскачанный, вниз головой
Сорвался медный труп, и все затрепетало
На охладевшей мостовой,
И торжествующий вонючий триумфатор
По грязи потащил его,
И в землю Франции был втоптан император, -
О, тем, чье сердце не мертво,
Да будет памятен, да будет не просрочен
Счет отвратительного дня,
И с лиц пылающих не смоем мы пощечин,
Обиду до смерти храня.
Я видел скопище повозок орудийных,
Громоздких фур бивачный строй,
Я видел, как черны от седел лошадиных
Сады с ободранной корой.
Я видел северян дивизии и роты.
Нас избивали в кровь они,
Съедали весь наш хлеб, ломились к нам в ворота,
Дышали запахом резни.
И мальчиком еще я увидал прожженных,
Бесстыдных, ласковых блудниц,
Влюбленных в эту грязь и полуобнаженных,
Перед врагами павших ниц.
Так вот, за столько дней обиды и бесславья,
За весь их гнет и всю их власть
Одну лишь ненависть я чувствую — и вправе
Тебя, Наполеон, проклясть!

Ты помнишь Францию под солнцем Мессидора,
Ты, корсиканец молодой, -
Неукрощенную и полную задора
И незнакомую с уздой?
Кобыла дикая, с шершавым крупом, в мыле,
Дымясь от крови короля,
Как гордо шла она, как звонко ноги били
В освобожденные поля!
Еще ничья рука чужая не простерла
Над ней господского бича,
Еще ничье седло боков ей не натерло
Господской прихоти уча.
Всей статью девственной дрожала и, напружась,
Зрачками умными кося,
Веселым ржанием она внушала ужас,
И слушала Европа вся.
Но загляделся ты на тот аллюр игривый,
Смельчак-наездник, и, пока
Она не чуяла, схватил ее за гриву
И шпоры ей вонзил в бока.
Ты знал, что любо ей под барабанным громом
Услышать воинский рожок,
И целый материк ей сделал ипподромом,
Не полигон — весь мир поджег.
Ни сна, ни отдыха! Все мчалось, все летело.
Всегда поход, всегда в пути,
Всегда, как пыль дорог, топтать за телом тело,
По грудь в людской крови идти.
Пятнадцать лет она, не зная утомленья,
Во весь опор, дымясь, дрожа,
Топча копытами земные поколенья,
Неслась по следу грабежа.
И наконец, устав от гонки невозможной,
Устав не разбирать путей,
Месить вселенную и, словно прах дорожный,
Вздымать сухую пыль костей,
Храпя, не чуя ног, — военных лет исчадье, -
Сдавая что ни шаг, хоть плачь,
У всадника она взмолилась о пощаде, -
Но ты не вслушался, палач!
Ты ей сдавил бока, ее хлестнул ты грубо,
Глуша безжалостно мольбы,
Ты втиснул ей мундштук сквозь сцепленные зубы,
Ее ты поднял на дыбы.
В день битвы прянула, колени искалечив,
Рванулась, как в года побед,
И глухо рухнула на ложе из картечи,
Ломая всаднику хребет.

И снова ты встаешь из глубины паденья,
Паришь над нами, как орел,
В посмертном облике, бесплотное виденье,
Ты над вселенной власть обрел.
Наполеон уже не вор с чужой короной,
Не узурпатор мировой,
Душивший некогда своей подушкой тронной
Дыханье Вольности живой;
Не грустный каторжник Священного союза,
На диком острове, вдали,
Под палкой англичан влачивший вместо груза
Дар Франции, щепоть земли.
О нет! Наполеон той грязью не запятнан.
Гремит похвал стоустый гам.
Поэты лживые и подхалимы внятно
Его причислили к богам.
Опять на всех углах его изображенье.
Вновь имя произнесено
И перекрестками, как некогда в сраженье,
Под барабан разглашено.
И от окраинных и скученных кварталов
Париж, как пилигрим седой,
Склониться, что ни день, к подножью пьедестала
Проходит длинной чередой.
Вся в пальмах призрачных, в живом цветочном море
Та бронза, что была страшна
Для бедных матерей, та тень людского горя, -
Как будто выросла она.
В одежде блузника, и пьяный и веселый,
Париж, восторгом распален,
Под звуки труб и флейт танцует карманьолу
Вокруг тебя, Наполеон.

Так проходите же вы, мудрые владыки,
Благие пастыри страны!
Не вспыхнут отблеском бессмертья ваши лики:
Вы с нами участью равны.
Вы тщились облегчить цепей народных тягость,
Но снова мирные стада
Паслись на выгонах, вкушая лень и благость,
И к смерти шла их череда.
И только что звезда, бросая луч прощальный,
Погаснет ваша на земле, -
Вы тут же сгинете бесследно и печально
Падучим отблеском во мгле.
Так проходите же, не заслуживши статуй
И прозвищ миру не швырнув.
Ведь черни памятен, кто плетью бьет хвостатой,
На площадь пушки повернув.
Ей дорог только тот, кто причинял обиды,
Кто тысячью истлевших тел
Покрыл вселенную, кто строить пирамиды,
Ворочать камни повелел.
Да! Ибо наша чернь — как девка из таверны:
Вино зеленое глуша,
Когда ей нравится ее любовник верный,
Она кротка и хороша.
И на соломенной подстилке в их каморке
Она с ним тешится всю ночь,
И, вся избитая, дрожит она от порки,
Чтоб на рассвете изнемочь.