Михаил Кузмин - Ушел моряк, румян и рус

Ушел моряк, румян и рус,
За дальние моря.
Идут года, седеет ус,
Не ждет его семья.
Уж бабушка за упокой
Молилась каждый год,
А у невесты молодой
На сердце тяжкий лед.
Давно убрали со стола,
Собака гложет кость, -
Завыла, морду подняла…
А на пороге гость.
Стоит моряк, лет сорока.
— Кто тут хозяин? Эй!
Привез я весть издалека
Для мисстрис Анны Рэй.
— Какие вести скажешь нам?
Жених погиб давно! -
Он засучил рукав, а там
Родимое пятно.
— Я Эрвин Грин. Прошу встречать! -
Без чувств невеста — хлоп…
Отец заплакал, плачет мать,
Целует сына в лоб.
Везде звонят колокола
«Динг-донг» среди равнин,
Венчаться Анна Рэй пошла,
А с нею Эрвин Грин.
С волынками проводят их,
Оставили вдвоем.
Она: — Хочу тебя, жених,
Спросить я вот о чем:
Объездил много ты сторон,
Пока жила одной, -
Не позабыл ли ты закон
Своей страны родной?
Я видела: не чтишь святынь,
Колен не преклонял,
Не отвечаешь ты «аминь»,
Когда поют хорал,
В святой воде не мочишь рук,
Садишься без креста, -
Уж не отвергся ли ты, друг,
Спасителя Христа?
— Ложись спокойно, Анна Рэй,
И вздора не мели!
Знать, не видала ты людей
Из северной земли.
Там светит всем зеленый свет
На небе, на земле,
Из-под воды выходит цвет,
Как сердце на стебле,
И все ясней для смелых душ
Замерзшая звезда…
А твой ли я жених и муж,
Смотри, смотри сюда! -
Она глядит и так и сяк, -
В себя ей не прийти…
Сорокалетний где моряк,
С которым жизнь вести?
И благороден, и высок,
Морщин не отыскать,
Ресницы, брови и висок, -
Ну, глаз не оторвать!
Румянец нежный заиграл,
Зарделася щека, -
Таким никто ведь не видал
И в детстве моряка.
И волос тонок, словно лен,
И губы горячей,
Чудесной силой наделен
Зеленый блеск очей…
И вспомнилось, как много лет…
Тут… в замке… на горе…
Скончался юный баронет
На утренней заре.
Цветочком в гробе он лежал,
И убивалась мать,
А голос Аннушке шептал:
«С таким бы вот поспать!»
И легкий треск, и синий звон,
И огоньки кругом,
Зеленый и холодный сон
Окутал спящий дом.
Она горит и слезы льет,
Молиться ей невмочь.
А он стоит, ответа ждет…
Звенит тихонько ночь…
— Быть может, душу я гублю,
Ты, может, — сатана:
Но я таким тебя люблю,
Твоя на смерть жена!