Ипполит Богданович - Блаженство народов

Пою блаженный век и непорочны нравы
В начале бытия счастливейших времен;
Пою правительства священные уставы
И власть, хранящую покой земных племен.

В селении небес пространном обитая,
Спусти ко мне свои пресветлые лучи,
Твоим влиянием, о истина святая,
Внушить Твой смертный глас мой разум научи.
Вдохни в меня Твои Божественны Законы;
Представь, как смертные в природном бытии
Прияли от Тебя и скиптры и короны,
Дабы предписывать уставы нам Твои.
Представь перед очми Ты Павла молодаго
Начальный в естестве благополучный век,
Как числил всяк свое в спокойстве общем благо,
Как сам давал себе законы человек;
Как прежде он свой долг любил беспринужденно,
Не быв никаковым уставом покорен;
Как время, наконец, явилося пременно
И новый смертному был жребий положен.
А вы откройте путь в жилище ваше дивно,
О музы! я умом взнестись отважусь к вам,
В места, где царствует весна бесперерывно
И где сооружен божественный ваш храм;
Где светит вечный день и мрак незнаем нощи,
Где ревностным сердцам всегда отворен вход.
Позвольте мне вступить в священны ваши рощи
И оживляющих коснуться ваших вод.
Но, Музы, я не с тем вхожу в ваш храм почтенный,
Чтоб вымышленными примерами богов,
Высокопарностью и красотой надменной
Украсить искренность простых, усердных слов.
Я с Пиндаром не тщусь быть славою возвышен:
Не славным в свете я — полезным быть хочу;
Коль глас мой в простоте меж вами будет слышен,
Я всю тогда награду получу;
Лишь тем должна быть песнь моя красна и стройна,
Коль места в ней иметь не будет подла лесть,
Коль будет павлова приятия достойна,
Коль истину пред ним потщится превознесть.

Се книга Вечности разгинулась пред мною,
Где все представились прешедши времена,
И все, вмещенные обширностью земною,
Бесчисленные в ней явились племена.
Открылся образ мне первоначальна века,
В котором царствовал еще природы глас;
Из недр небытия исшедша человека
Я вижу на земном пространстве в оный час;
В тот час, как он свое увидел совершенство,
Одними чувствами своими научен,
Как каждый взор ему казал блаженство
Пять чувств ему познание открыли,
Которое его ко счастию вело.
И чувства лишь к его довольствию служили:
Не знал он их тогда употреблять во зло.
Невинности его не развращали страсти:
Желаний дале нужд своих не простирал,
А только то желал, что он имел во власти,
И, следственно, имел он все то, что желал.

В согласии узря и в тишине приятной
Исшедших из своей утробы мирных чад,
Земля, казалося, давала плод стократный
И представляла им обильный вертоград.
Их кротости тогда и нраву подражая,
Свирепейшие львы подобились овцам;
Повсюду правда, мир и тишина святая
Являли божества присутственного храм.
Не смели приступать туда гоненье, зверство,
Презренье, ненависть, пронырство и обман,
Ложь, гордость, клевета, притвор и лицемерство, -
Чуждались смертные в то время сих имян.
Не угрожало им железо смертоносно,
Соделаное днесь к погибели людей;
Но было вспахано им поле плодоносно
И не губило жизнь, давало помощь ей.
Сие вреднейшее, грызущее нас жало,
Источник алчности и корень гнусных дел,
Корыстолюбие сердец не заражало;
Никто отъемлемым уменьем не владел.
По праву сильного никто тогда не мыслил,
И ближнему чрез то не причинял обид;
Но каждый был богат, хотя никто не числил,
Что дом, земля иль плод ему принадлежит.
Земля считалася в то счастливое время
Неразделимою питательницей всех,
И люди бедности не чувствовали бремя
Среди довольствия, покоя и утех.
‘Премудро божество на то, — они вещали, -
Рассеянием нас умножили наш род,
Дабы взаимно мы друг другу помогали,
Дабы приобрели чрез то сугубый плод.
С природным человек родится побужденьем
К необходимейшим во обществе трудам,
И, пользуяся всем других людей именьем,
Взаимно к пользе всех трудиться должен сам’.
Отверсты находя для всех земные недра,
Где все заключены сокровища земли,
Сей дар, который дан от божества прещедра,
По мере нужд всегда и все извлечь могли.
Богатства естества имея в равной воле,
Довольствовался им равно велик и мал;
Коль кто приобретал перед другими боле,
Избыток одного всех прочих награждал.
Сие собрание, трудящееся в поте,
Пчелам подобилось, носящим в лете мед:
Друг другу подражал в роенье и в охоте,
И друг за другом шел, трудяся, каждый вслед.
Но вскоре жители сии трудолюбивы
Во удовольствии забудут легкий труд,
Когда их тучные и плодоносны нивы
Сторичные плоды впоследок воздадут.
И в скором времени веселья повсечасны
Последуют за их раченьем и трудом;
В довольстве и скоты их радостей участны,
Оставя в поле плуг покоятся потом.
Исполнен каждый был ко ближнему любови,
И в каждом почитал и брата и отца;
Они считали все себя единой крови,
Имея бытие от одного Творца;
Без лести искренен, без страха праводушен,
Всех общий выл слуга, и родственник, и друг,
Без рабства человек другому был послушен,
И тем крепилася взаимность их услуг.

О, ты, чистейших душ невинно утешенье,
Приятнейшая страсть чувствительных сердец,
Любовь, дающая нам всем одушевленье!
Твои я нежности представлю наконец.
В то время не были еще сердца суровы,
Обыкши радости едины ощущать;
И для утех всегда отверсты и готовы,
Не знали оных в стыд и горесть превращать.
В них строгость никогда не находила места;
Не пышность их влекла, богатство или чин
И не вручалася на жертву им невеста,
Но выбор оныя господствовал один.
Тот ею обладал, кто мил и кто ей лестен,
Тот ею был любим, кому она мила.
Таков союз любви похвален был и честен:
Когда невинен нрав, невинны и дела.
Ревнивость никогда любви не огорчала,
И подозрения не мучили сердец!
А ежели любовь в желаньях погасала,
Началом новых был утех ее конец.
Любовник не вздыхал, не мучился напрасно,
Когда любовницу несклонну находил:
Коль сердце не было ее взаимно страстно,
Пленялся он другой, для коей был он мил.

На Марсовых полях руки не воружали
Ни слава тщетная, ни злобствующа месть,
И сами титлами себя не украшали,
Которые дает иль робость или лесть.
Бездушный ябедник и подлый лжесвидетель
Пред лицемерный суд безгласных не влекли;
Невиность, истина, любовь и добродетель
Повсюду счастливо хранились на земли.

Не навсегда наш ум в границах был удержан;
Нечувственно порок пробрался к нам в сердца,
Гнушался смертный им, но был ему подвержен
И, ненавидя зло, лобзал его творца.
Его познания и мысли просвещенны,
Которы делали счастливыми людей,
Ко общей были всех напасти обращены,
И человек себе первейший стал злодей.
Как будто некая бунтующая сила
Приятной тишине поревновала их;
И некой язвою вселенну заразила,
Которая ввела людей коварных, злых.
Казалось, ад тогда разверз свою утробу
И фурий испустил мучительных в народ,
Дабы посеять в нем свирепство, ужас, злобу
И человеческий терзать всечасно род.
Казалось, естество в раскаяньи стыдилось,
Неблагодарным свой истощевая дар,
И небо видеть их злодейства отвратилось,
Готовя праведный для казни их удар.
Различные тогда узнали мы напасти:
Числом пороков мы число узнали бед.
Тираны новые плодили вновь пороки
И наисчислимы злодейства в свет ввели,
Безжалостны к другим, бесчувственны, жестоки,
Презрели истину и честь превозмогли.
Быв прежде в тишине покоен, изобилен,
Обидел иль терпел обиды человек;
Тот был счатливей всех, кто более был силен;
Восстал на друга друг и к мщенью меч извлек,
Иной прибыток зря, иной для тщетной славы,
Иной свой собственный предупреждая страх.
В свирепстве по полям текли ручьи кровавы,
Судьба людей была в насильственных руках.
Науки сделались орудием их мести,
И разум растравлял жестокость общих ран;
Не слышал человек ни должности, ни чести,
Их глас тогда молчал и царствовал обман.

Но собственным вредом смягчаются тираны,
Влекутся к жалости строптивые сердца,
И чувствуют тогда свои и общи раны:
‘Доколе наших зол, — вещают, — ждать конца?
Без сокращения довольно век наш краток;
Но мы его губи]м в неистовствах своих’.
Таков разумных сих творений был остаток,
Когда взаимное злодейство тмило их.
Поверженная честь у ног тиранских мертва,
Во ускорение являлась естеству;
Терпенье с кротостью была едина жертва,
Котору воздавал род смертых Божеству.
Невинность, истина, любовь и добродетель,
Отвсюду изгнаны, взывали к небесам,
Дабы толиких благ источник и содетель
Им дал прибежище и кротость дал сердцам.

Прещедро Божество спускает луч на землю,
Подобно как дает другую бытность ей,
И от луча Творца я новый свет приемлю;
Но где искать ему достойных олтарей?
Когда умножились злодейства и развраты,
Когда была земля наполнена сирот,
Под чей покров могли гонимы быть прияты?
Где мог прибежище найти тогда народ?
Ко пресечению гнетущей всех напасти
Был избран человек подать законы всем;
Судьба народу быть в его велела власти,
Народ, покорствуя, нарек его царем,
Дабы он подданных согласие уставил
И образ кротости собою им явил,
Дабы несчастливих от гибели избавил
И прежних тишину веков возобновил.

Народ, не знающий в своих стремленьях меры,
Без правил собтвеных последует другим;
Ко слабости иль к злу ведут его примеры -
Он чувствует их вред, но подражает им.
Ко исполненью дел его взаимность нудит;
И добродетель все тогда любить начнут,
Когда любить ее друг друга всяк побудит,
Когда одни другим примеры подадут.
Подобно к злобе тот причин находит много,
Кто мыслит своего злодея упредить;
Он стого судит всех, судим взаимно строго,
И часто принужден иль гибнуть, иль губить.

Так должно, чтоб цари правленье воспримали
Соделать лучшую для смертных в жизни часть:
Первейший, коего народы увенчали,
Заставил возлюбить благотворящу власть.
Пресек причины он враждеб междоусобных,
Невинных принял в свой надежнейший покров;
Бессильных защитил от нападенья злобных,
Поставил правду, суд, закон и святость слов.
Беспечность праздная, ведущая к пороку,
И роскошь вредная была истреблена;
Народ, оставивший тогда войну жестоку,
Увидел на полях спокойства семена.
Прешли всеобщие стенания и муки;
Узря тишайшу власть, исчез грозящий страх, -
Тогда явили свой полезный плод науки
И добродетелям воздвигли храм в сердцах.

Внезапно восхищен мой ум виденьем странным,
Какая сладкая пленила мысль мечта!
Объялись чувства вдруг восторгом несказанным,
Отверзлись предо мной небесные врата:
Я вижу храм судеб среди светил несчетных;
Там путь непостижим и неприступен свет,
Там славится всегда Отец веков безлетных,
И тамо пишет Свой предведенье завет:
‘Пребудешь счатлива так долго ты, Россия,
Как будет жить в сердцах Екатеринин глас:
Чтоб россы завсегда хранили дни златыя
И петь не преставал ликующий Парнас’.