Генрих Гейне - Бывший страж ночей

Недовольный переменой, -
Штутгарт с Неккаром, прости! -
Он на Изар править сценой
В Мюнхен должен был уйти.

В той земле, где все красиво, -
Ум и сердце веселя,
Бродит мартовское пиво,
И гордится им земля.

Но, попавши в интенданты,
Он, бедняга, говорят,
Ходит сумрачный, как Данте,
И, как Байрон, супит взгляд.

Он невесел от комедий,
В бредни виршей не влюблен,
И над страхами трагедий
Не смеется даже он.

Девы рвением объяты -
Сердцу скорбному помочь,
Но отводят, встретив латы,
Взоры ласковые прочь.

Из-под чепчика веселье
В смехе Наннерле звучит.
«Ах, голубка, шла бы в келью!»
Датским принцем он ворчит.

Принялись, хоть труд напрасен,
Развлекать его друзья
И поют: «Твой светоч ясен, -
Пей услады бытия!»

Как же груз хандры тяжелой
Не спадет с твоей груди
В этой местности веселой,
Где шутами пруд пруде?

Но теперь там смеха мало,
Смех там несколько заглох:
Стали реже запевалы,
А без них ведь город плох.

Будь тебе хоть Массман дан там, -
Этот бравый господин
Цирковым своим талантом
Разогнал бы весь твой сплин.

Шеллинг, кто его заменит?
Без него не мил и свет!
Мудрецов — смешней нигде нет
И шутов почтенней нет.

Что ушел творец Валгаллы,
Что — как плод его труда -
Им завещан том немалый, -
Это разве не беда?

За Корнелиусом, сникли
Свиты всей его чины,
Ибо волосы остригли,
А без оных не сильны.

Шеф был опытнее вдвое:
В гривах сеял колдовство
Что-то двигалось живое
В них нередко оттого.

Гёррес пал. — Гиена сдохла.
Краха клириков не снес
Инквизитор, чье не сохло
Веко, вспухшее от слез.

Этим хищником лишь кролик
Нам в наследье был прижит:
Жрет он снадобья от колик,
Сам он — тоже ядовит.

Кстати, папский Доллингерий, -
Так ведь, бишь, мерзавца звать?
Продолжает в прежней мере
Он на Изаре дышать?

В самый светлый день я даже
Вспоминаю эту тварь!
Ни противнее, ни гаже
Не видал еще я харь.

Говорят болтуньи наши,
Что на свет он вышел вдруг
Между ягодиц мамаши,
Чей понятен перепуг.

Перед Пасхой в крестном ходе
Мне попался как-то он, -
Был он в темном этом сброде
Самой темной из персон.

Да, Monacho Monachorum1
Есть монашья цитадель,
Град virorum obscurorum,2
Шуток Гуттеновых цель.

Словом «Гухтен» потрясенный,
Встань же, бывший страж ночей,
И поповский хлам зловонный
Бей, как прежде, не жалей!

Как, бывало, рыцарь Ульрих,
В кровь лупи их по жрестцам!
Не страшась их воплей, дурь их
Выбивал он смело сам.

В корчах смеха у Эразма -
Столь он рад был той игре -
Лопнул чирей из-за спазма
И полегчало в нутре.

Зикинген от воплей своры,
Как безумный, хохотал,
И любой немецкий город
Эбернбургу подражал.

Дружный хохот брал измором
Даже тех, кто вечно хмур.
В Виттенберге пели хором
«Gaudeamus igitur!»3

Выбивая рясы, — Гуттен
Свой брезгливо морщил лоб;
Тучей блох он был окутан
И частенько кожу скреб.

Кличем «Alea est jacta!»4
Им суля переполох,
Рыцарь этак бил и так-то
И священников и блох.

Что ж ты, бывший страж полночный,
Не встряхнешься, часовой,
Влагой Изара проточной
Сплин не вылечится твой?

В путь, к победам! Ноги длинны, -
Рви сутану, — все равно,
Шелк на ней ли благочинный
Или грубое рядно.

Хрустнув кистью, с кислой миной,
Он, вздыхая, говорит:
«Что с того, что ноги длинны?
Я Европой слишком сыт.

Я натер себе мозоли, -
Узок родины штиблет, -
Где ступню он жмет до боли,
Знаю сам — охоты нет!»