Евгений Евтушенко - Бляха-муха

Что имелось в эту ночь?
Кое-что существенное.
Был поселок Нельмин Нос,
и была общественность.
Был наш стол уже хорош.
Был большой галдеж.
Был у пас консервный нож
и консервы тож.
Был и спирт, как таковой,
наш товарищ путевой
с выразительным эпитетом
и кратким:
«Питьевой».

Но попался мне сосед
до того скулёжный,
на себя,
на белый свет,-
просто невозможный.
Он всю ночь крутил мне пуговицу.
Он вселял мне в душу путаницу:

«Понимаешь, бляха-муха -
невезение в крови.
У меня такая мука -
хоть коровою реви.

Всё нескладно, всё неловко.
В жизни форменный затор.
Я мотор купил на лодку -
в реку плюхнулся мотор.

Надо мной смеются дети.
От меня страдает план.
Я в Печору ставлю сети -
их уносит в океан.

Бляха-муха,
чуть не плачу
от себя, как от стыда.
Я в снегу капканы прячу -
попадаю сам туда.

Может, я не вышел рылом,
может, просто обормот?
Но ни карта, и ни рыба,
и ни баба не идёт…»

Ну и странный сосед -
наказанье божье!
И немного ему лет -
тридцать пять,
не больше.
И лицом не урод,
да и рост могучий -
что же он рубаху рвёт
на груди мохнучей?

Что же может его грызть?
Что шумит свирепственно:
«Бляха-муха,
эта жисть
неусовершенствована!»

А наутро вышел я
на берег Печоры,
где галдела ребятня,
фыркали моторы.
А в ушанке набочок,
в залоснённой стеганке
вновь тот самый рыбачок,
трезвенький,
как стеклышко.
Между лодками летал,
всех собой уматывал,
парус наскоро латал,
шебаршил,
командовал.
Бочки, ящики грузил,
взмокший,
будто в бане.
Бабам весело грозил
вострыми зубами.
«Пошевеливай, народ! -
он кричал и ухал. -
Ведь не кто-нибудь нас ждет -
сёмга,
бляха-муха!»

Было всё его -
река,
паруса,
Россия.
И кого-то у мыска
«Кто это?» -
спросил я.
И с завидинкою,
так
был ответ мне выдан:
«Это ж лучший наш рыбак,
развезучий,
идол!»

К рыбаку я подошёл,
на него злючий:
«Что же ты вчера мне плёл
будто невезучий?»

Он рукой потёр висок:
«Врал я не напрасно.
Мне действительно везёт -
это и опасно.
И бывает
в захмеленье
начинаю этак врать,
чтоб о жизни разуменья
от везенья
не терять».

Замолчал.
Губами чмокал,
сети связывая,
и хитрили губы,
что-то не досказывая.
Звали в путь его ветра,
сёмга-розовуха:
«Ладно, парень.
Мне пора.
Так-то,
бляха-муха!»