Дилан Томас - Похоронная церемония после воздушного налёта

Горюющий я, — (сколько меня ни есть!), -
Горюем
На улице до смерти сожжённой:
Вот
Ребёнок, который не дожил ни до какого возраста,
Ибо только едва…
Лежит на груди могильного холмика,
На чёрной груди
До черноты углей опалённый
(Какой выразительный рот!!!).
Мать могилку вырыла,
А в ладошках ещё колышутся клочья огня.
И все поющие «я»-
Поём,
Поя
Тьму рожденья, взрывом сожжённую
В самый миг Рождества!

Пенье -
Пойманный язык колокола
Машинально кивает,
Сопровождая движенье
Осколков разбитой звезды
В почти не рождённую вечность,
Горюем так,
Что чудо того воскресенья,
Что случилось когда-то,
Уже и не факт, а пустяк…

Прости,
«Всех меня» прости,
Передай
Нам свою смерть,
Которую, может быть, только верой
Мы в этом всемирном потопе -
О, удержите! -
Она одна оставляет нам силу жить. И -
Пока кровь хлестать не перестанет фонтанами,
Пока пепел птицей не запоёт,
Пока смерть, как зерно
Сквозь сердца мои не прорастёт…
Сердца? Или сердце? (На все мои «я» — одно!)

Стенань-я
Над ужасом умирань-я
Младенца доутреннего,
Допетушиного -
Над выжженой улицей взлетели
Моря и миры, я-влённые в опалённом, оставленном теле…
Песнь вопиёт о Младенце,
Последние отблески произнесённого Света, -
Это
Зёрна сынов, оставленные в лоне чёрного пепла.

Не знаю
Адама или Еву,
Или Авраамова жертвенного тельца,
Или
Услыхавшую Благовещенье Деву,
На снежный алтарь Лондона
Возложили…
О, жених и невеста вместе
Под грустным соском надгробья,
Снежного, как скелет,
В промёрзлом Эдеме,
Адам и Ева в одном лице, в одной колыбели!
Не знаю, кто из них первым
В пламени маленького черепа сгорели?

Ни на миг
Не смолкает легенда об Адаме и Еве
В моем отпеванье
Младенца:
Он был один и священником и назореем,
В углях этого черепа -
Певцом, языком и словом!
Заросли терниями
Опустелые ясли Сада.
Паденье ночи — змеино.
Яблоко солнца.
Женщина и мужчина,
Вновь превращённые в глину.
Это — начало начал, во тьму вмятое снова.

В органные трубы,
В сверкающие шпили соборов,
В раскалённые клювы
Петушков над ними,
Вертящихся по двенадцати
(Хотя даже в аду — их только девять!),
По двенадцати заведённым кругам
До ряби, до искр из глаз,
В мёртвый механизм над урной субботы,
Над вздором фонарей,
Над вскипаньем рассветов, или
Над охлажденьем закатов,
Вы, звонящие каждый час,
Над мозаикой позолоченных тротуаров,
Втиснутые в реквиемы,
В бронзу, плавящуюся для будущих статуй,
В свеченье пшеничных полей,
В обжигающее вино,
Вы, неизмеримые массы морей,
Массы всех человечьих зачатий,
Прорвитесь фонтанами,
Повторяющими только одно
Слово (мельче коего — все слова!):
«Слава, Слава, Слава
Царящему надо всем на свете
Грому торжествующего Рождества!»