Аполлон Григорьев - Паризина (из Байрона)

I.

То часъ, когда изъ-за вeтвей
Трель соловья дрожитъ звончeй;
То часъ,- когда такъ звучно-тихъ
Влюбленный шопотъ устъ младыхъ;
И тихій вeтръ, и плескъ волны
Для слуха чуткаго полны
Какой-то музыки живой,
И каждый цвeтъ блеститъ росой,
И въ небe звeздъ сверкаетъ рой,
И синева воды темнeй,
И гуще мракъ въ сeни вeтвей,
И дымкой сводъ небесъ одeтъ.
То — полумракъ, то — полусвeтъ…
То часъ, какъ подъ закатъ дневной,
Прозрачной мглою заревой
Все будто флеромъ обвито;
То часъ, пока еще луной
Мерцанье сумерекъ не вовсе залито!

II.

Но не затeмъ, чтобъ слушать водопадъ
Прокралась Паризина изъ палатъ;
Не съ тeмъ, чтобы глядeть на сводъ ночной
Синьора бродитъ въ тишинe нeмой,
И въ княжеской бесeдкe Эстовъ — врядъ
Она цвeтовъ въ себя вдыхаетъ ароматъ.
И жадно слушаетъ не соловья она,
Хоть трепетнаго вся вниманія полна,
Какъ будто сказкe слухомъ отдана…
Вотъ шумъ шаговъ за чащею вeтвей:
Блeднeютъ щеки… сердца стукъ слышнeй…
Вотъ въ шелестe листовъ рeчь ясно раздалась…
Кровь снова прилила и грудь приподнялась!
Еще минута… близокъ срокъ…
Прошла — и онъ y милыхъ ногъ.

III.

И что для нихъ весь міръ кругомъ
Съ его движеньемъ, ночью, днемъ?
Вся жизнь и неба и земли
Для нихъ ничто въ блаженный мигъ;
И чужды, будто въ гробъ сошли,
Они всему: вблизи, вдали
Кругомъ… какъ будто кромe ихъ
Нeтъ на землe другихъ живыхъ.
И дышатъ, и живутъ они
Одинъ другимъ — за всeхъ одни!
Ихъ вздохи самые такимъ
Полны блаженствомъ, что разбить
Оно безуміемъ своимъ
Въ груди могло бы сердце имъ,
Когда бъ не краткій длилось мигъ.
Опасность, страхъ, позоръ, вина,-
Ничто не возмущаетъ ихъ
Тревожно-сладостнаго сна.
И кто жъ изъ насъ, кто страсти зналъ,-
Иль медлилъ, или трепеталъ
Въ подобный мигъ, иль думать могъ
О томъ, что кратокъ счастья срокъ?
Увы! и такъ оно пройдетъ
Скорeй, чeмъ мысль родится въ насъ,
Что быстротеченъ счастья часъ,
Что свeтлый сонъ ужъ не придетъ.

IV.

И медленъ и тоскливъ ихъ взглядъ:
Они спeшатъ и не спeшатъ
Преступныхъ радостей пріютъ
Покинуть. Тщетны клятвы ихъ
И обeщанья встрeчъ другихъ:
Грызетъ ихъ мука, словно тутъ,
Теперь — разлуки вeчной мигъ!
Объятья, вздохи безъ конца…
Хотятъ, какъ будто навсегда
Сковавшись, замереть уста…
Ея прекраснаго лица
Прозрачный очеркъ весь облитъ
Сіяньемъ неба заревымъ:
И небо — Паризина мнитъ -
Грeха ихъ не отпуститъ имъ.
A съ неба строго такъ глядитъ
Судьею каждая звeзда!
Объятья, вздохи безъ конца
Ихъ приковали бъ навсегда
Къ свиданья мeсту… но давно
Ждетъ Паризину сeнь дворца.
Урочный часъ — и суждено
Разстаться имъ: въ груди съ тоской,
Съ боязнью мрачно-ледяной,
Со всeмъ, что слeдовать должно
За грeшнымъ дeломъ, за виной.

V.

Уходитъ Уго, чтобъ искать
На ложe одинокомъ сна
И по чужой женe сгарать
Грeховнымъ жаромъ; a она
Главу преступную должна
Къ груди супруга приклонить…
Но сонъ ея — горячки сонъ,
Грeховныхъ чувствъ исполненъ онъ:
Ихъ обличаетъ жаръ ланитъ.
Она въ забвеньи страстныхъ грезъ
Лепечетъ громко имя то,
Котораго бы ни за что
И шопотомъ не произнесъ
Ея языкъ при свeтe дня.
Супруга жметъ къ груди она,
Полна мятежнаго огня…
A онъ, объятьемъ пробужденъ,
Блаженъ мечтою,- грезы сна,
И страстный вздохъ, и нeги стонъ
Душой готовъ благословить
И слезы умиленья лить
О томъ, что и во снe жена
Ему такъ страстно предана.

VI.

Онъ къ сердцу спящую прижалъ
И ловитъ смутный шопотъ словъ,
И слышитъ… Что жъ затрепеталъ
Князь Адзо, будто услыхалъ
Архангела послeдній зовъ?
И правъ онъ… Приговоръ страшнeй
Ему едва ли прозвучитъ
И надъ могилой, какъ изъ ней
Гласъ судіи ему велитъ
Возстать, чтобъ вeкъ уже не спать
И передъ вeчный тронъ предстать.
Да, правъ онъ… Миръ его земной
Единымъ звукомъ весь разбитъ:
Невнятный лепетъ рeчи той -
Ея вина и Адзо стыдъ!
И чье же имя?…
Раздалось
Оно въ ушахъ, какъ страшный стонъ
Волны, которою разбитъ
Челнокъ, и путникъ, на утесъ
Заброшенный, вновь погруженъ
Навeки въ хлябь морскихъ валовъ
И не воротится… Таковъ
Ударъ, который нанесенъ
Тeмъ именемъ душe его…
И чье же имя?
Про кого
Не могъ бы грезить даже онъ!
То имя — Уго… сына той…
Любимой прежде… Сынъ родной,
Плодъ страсти, плодъ мятежныхъ лeтъ,
Минувшаго живой упрекъ,
Грeхъ юныхъ дней, когда увлекъ
Онъ сердце Бьянки и обeтъ
Безжалостно нарушить могъ,
Обeтъ, когда-то данный ей,-
Довeрчивой въ любви своей.

VII.

Кинжалъ извлекъ онъ изъ ножонъ,
Но трепетно въ ножны опять
Сталь хладная опущена…
Ее убить не въ силахъ онъ!
Пусть недостойна жить она,
Но — такъ прекрасна!… И притомъ,
Она съ улыбкой тихимъ сномъ
Забылась. Онъ не разбудилъ
Ея… a только устремилъ
На спящую онъ взглядъ такой,
Что еслибъ, пробудясь отъ сна,
Взглядъ этотъ встрeтила она,
Ее оледенилъ бы онъ
На вeчный, безпробудный сонъ.
У князя по челу течетъ,
Густыми каплями блестя
При свeтe лампы, хладный потъ ..
Она-жъ замолкла. Но хотя
Теперь безпечно спитъ она,
A жизнь ея изочтена!

VIII.

Заутра же — допросъ. Вины
Клятвопреступницы-жены
Улики хочетъ онъ собрать,
И отъ придворныхъ слышитъ самъ
Все, что страшился онъ узнать:
Свой несомнeнно-явный срамъ…
Себя однeхъ хотятъ спасать
Ея сообщницы. Боязнь
Велитъ имъ все — вину, и казнь,
И стыдъ — лишь на нее слагать.
Утаекъ нeтъ. До мелочей
Раскрыто все, чтобъ былъ вeрнeй
Разсказъ; и больше ничего
Душe измученной его
И слуху не осталось ждать,
И чувствовать, и узнавать…

IX.

Онъ не изъ тeхъ, перенести
Чтобъ могъ отсрочку мщенья… Вотъ
Въ совeта залe, посреди
Вельможъ, возсeвъ на тронъ, зоветъ
Чету преступную на судъ
Владыка рода Эстовъ. Ихъ
Обоихъ скованныхъ влекутъ.
Такъ оба юны; такъ изъ сихъ
Виновныхъ дивно хороша
Одна… и какъ, Спаситель мой,-
Какой судьбой,
Въ цeпяхъ и тяжело дыша,
Передъ отцомъ здeсь сынъ родной
Стоитъ, какъ предъ судьей?
Предъ властелиномъ Уго здeсь;
И гнeвъ его извeдать весь
И слышать приговоръ
Изъ устъ отцовскихъ долженъ онъ…
Но пусть защиты онъ лишенъ
И пусть въ цeпяхъ… До этихъ поръ
Его языкъ былъ нeмъ, a взоръ
Лишь гордый выражалъ укоръ.

X.

Тиха, безмолвна и блeдна
Передъ судомъ стоитъ она…
Какъ взглядъ очей ея живыхъ,
То говорливыхъ, то нeмыхъ
И нeги полныхъ, вдругъ поблекъ!…
Еще вчера, горя огнемъ,
Своихъ лучей блестящій токъ
Онъ разливалъ на все кругомъ.
Еще вчера свое копье
Готовъ былъ каждый за нее
Изъ знатныхъ рыцарей сломать,
Когда бъ лишь взоромъ повела…
Еще вчера перенимать
Ея улыбки, тонъ рeчей
Готова каждая была
Красавица, чтобъ подражать
Владычицe своей.
Когда бъ въ очахъ ея печаль
Туманной влагой разлилась,
Навeрно не одна бы сталь
Для отомщенья извлеклась
Тому, кто взоръ ея въ тe дни
Могъ омрачить хотя на мигъ.
A нынe кто она для нихъ,
Кто нынe для нея они?
Теперь — властна ль она велeть?
Возможно ль имъ на зовъ летeть?
И равнодушны, и молчатъ
Они, и клонятъ долу взоръ,
Сложивши руки, иль таятъ
Вражду, презрeнье и укоръ
Въ движеньи губъ, въ усмeшкe злой…
О, Паризина! вотъ твой дворъ!
A онъ, a тотъ… избранникъ твой,
Чей мечъ недавно ждалъ однихъ
Полу-велeній глазъ твоихъ…
Онъ, кто,- свободенъ будь на мигь,-
Твою свободу бъ искупилъ
Иль въ битвe голову сложилъ?…
Жены отца любовникъ, онъ,-
Такъ, какъ и ты, обремененъ
Цeпями тяжкими,- не зритъ,
Какъ влага слезъ твой взоръ мутитъ,-
Слезъ, проливаемыхъ тобой
За жребій друга, не за свой…
И вeки нeжныя твои,
По коимъ тонкіе ручьи -
Извивы жилокъ разлились
Всей темной синевою струй,
Маня уста на поцeлуй,
Какъ будто налиты свинцомъ,
Не осeняютъ — давятъ взглядъ:
Подъ ними слезы лишь кипятъ
И накипая — бьютъ ключомъ.

XI.

И онъ… онъ плакалъ бы о ней,
Безъ этихъ сотенъ глазъ людскихъ,
Слeдящихъ зорко ихъ двоихъ…
Но тутъ, передъ толпой людей,
Его печаль,- какъ ни была
Тяжка,- какъ будто замерла!
И сердца Уго тайныхъ мукъ
Не выдалъ ни единый звукъ…
Лишь на нее одну взглянуть
Боится онъ, чтобъ не вздрогнуть.
Воспоминанья прожитыхъ
Мгновеній… преступленье ихъ…
Любовь ихъ… правый гнeвъ отца,
Проклятье всeхъ людей честныхъ…
Казнь здeсь — и въ небe судъ Творца…
Ея погибель и позоръ!…
На смертно-блeдное чело
Подруги хоть единый взоръ
Какъ могъ бы нынe кинуть онъ?
За все имъ сдeланное зло
Въ немъ грозно поднялся бъ укоръ
И вылился въ ужасный стонъ.

XII.

И началъ князь:
«Еще вчера
Былъ гордъ я сыномъ и женой;
Сегодня съ утренней зарей
Мой сонъ разсeянъ. До утра,
До завтра не пройдетъ,- ни той
И ни другого y меня
Не будетъ. Жизнь свою до дня
Кончины буду я влачить
Одинъ… Да будетъ, такъ и быть!
Здeсь никого,- увeренъ въ томъ,-
Нeтъ, кто бъ иначе поступить
На мeстe могъ моемъ.
Союзъ разорванъ… и не мной…
Опять скажу я: такъ и быть!
Внемлите жъ судъ правдивый мой:
Тебя священникъ, Уго, ждетъ;
Затeмъ — за грeхъ разсчетъ.
Ступай, молися небесамъ!
Быть можетъ, и прощаютъ тамъ;
Но мeста нeтъ обоимъ намъ
Здeсь на земли,
Гдe бъ вмeстe двое мы могли
Хотя единый часъ дышать…
Прощай же… Не увижу я,
Какъ будешь умирать…
Но ты, коварная змeя,
Ты будешь зрeть — клянуся въ томъ -
Его главу подъ топоромъ!
Иди, развратная жена!
Не я, но ты, лишь ты вина
Убійства. Мучься жъ, a потомъ
Живи, коль можешь пережить…
Тебя я не хочу казнить!»

XIII.

И тутъ суровый князь закрылъ
Лицо, затeмъ, что вдоль чела
Пошли слeды столь рeзкихъ жилъ,
Какъ будто къ мозгу прилила
Вся кровь. И онъ, угрюмъ и нeмъ,
Склонился на руки главой,
Чтобы не выдать предъ толпой
Своихъ мученій. Между тeмъ
Окованныя приподнялъ
Преступникъ руки — и просилъ
Онъ слова краткаго. Молчалъ
Князь Адзо, но не воспретилъ,-
И Уго такъ заговорилъ:
«Смерть не страшитъ меня. Видалъ
Не разъ ты, какъ, летя на бой,
Врывался вмeстe я съ тобой
Въ ряды безчисленныхъ враговъ…
И попрекнуть мечъ добрый мой,
Который y меня отъятъ
Усердіемъ твоихъ рабовъ,
Нельзя въ бездeйствіи. Наврядъ
Сeкирe палача пролить
Такъ много крови, какъ моей
Рукой, на службe бывъ твоей,
Крови враговъ твоихъ пролить
Я успeвалъ въ единый бой.
«Тобой дана — и пусть тобой
Возьмется нынe жизнь моя,-
Даръ, за который много я
Не въ силахъ благодарнымъ быть…
Я никогда не могъ забыть
Позора матери, стыда
И смерти… Помнилъ я всегда
И срамъ рожденья… И однимъ
Наслeдьемъ было то моимъ…
Давно она въ могилe спитъ…
Я, сынъ ея, соперникъ твой,
Твой сынъ,- туда же на покой
Сойду за ней; но обличитъ
Ея безрадостный конецъ,
Глава, на плахe нынe мной
Сложенная,- какъ нeженъ былъ
Любовникъ, какъ любилъ отецъ!

«Пускай тебя я оскорбилъ,
Но — зло за зло… Увы! она,
Твоя законная жена,-
Та жертва новая страстей
Твоихъ и гордости твоей,-
Ты помнишь,- мнe обручена
Была давно… Ты это зналъ!
Ея красы ты возжелалъ…
Своимъ же собственнымъ грeхомъ,
Рожденья моего пятномъ
Меня унизилъ ты предъ ней,
Какъ недостойнаго назвать
Ее невeстою своей…
Затeмъ, что имя я не могъ
Носить твое и возсeдать
На тронe Эстовъ!… Но когда бъ
Еще прожить судилъ мнe Богъ,
Блескъ славы Эстовъ былъ бы слабъ
Предъ блескомъ тeмъ, который самъ
Стяжалъ бы я…
Я мечъ имeлъ; душа моя
Была способна къ небесамъ
Вершину древа моего
Поднять и Эстовъ родъ затмить
Величьемъ царственнымъ его…
Чтобъ шпоры рыцаря носить
Достойно — знатнымъ мало быть…
Мои же шпоры въ смертный бой
Предъ всей вельможною толпой
Стремили моего коня,
И мчалъ ретивый конь меня,
И громко несся по полямъ
Мой кличъ: «Домъ Эстовъ — смерть врагамъ!»

«Я преступленье не ищу
Оправдывать, и не хочу
Пощаду вымолить себe,
И не прошу, чтобы судьбe
Самой оставилъ ты скосить
Остатокъ,- бeдный, можетъ быть,-
Мнe предназначенныхъ годовъ.
Да и зачeмъ? Безумныхъ словъ
Не повторить, не возвратить!
Но пусть и низокъ родомъ я,
Пускай позоръ на мнe лежитъ,
Пусть родовая спесь твоя
Меня признать сочла бъ за стыдъ…
Въ моихъ чертахъ легко узнать
Отца черты — твою печать.
И все твое въ душe моей:
Твоя неукротимость въ ней,
Твои… но что жъ трепещешь ты
Во мнe узнать свои черты?…
Твои онe — моя рука,
Которая, какъ сталь, крeпка,
Моя душа — вся изъ огня…
Ты мнe не жизнь лишь подарилъ,-
Себя ты перелилъ въ меня!
Смотри жъ на плодъ грeховный свой
И казнись тeмъ, что породилъ
Ты сына, сходнаго съ тобой!…
Не выкидышъ по духу я:
Душe подобная твоей,
Не терпитъ узъ душа моя.
A жизнь, a даръ мгновенный сей,
Который нынe ты судилъ
Отнять,- ты знаешь,- я цeнилъ
Не больше, чeмъ цeнилъ ты самъ,
Когда бывало, свой шеломъ
Надвинешь ты, и, конь съ конемъ,
По мертвымъ вражескимъ тeламъ
Мы мчимся съ дерзостнымъ челомъ.

«И пусть что было — то прошло,
И пусть грядущее могло
Лишь прошлому подобно быть…
A все мнe жаль, что жизни нить
Судьба не порвала тогда!
Хоть матери моей стыда
Виновникъ — ты; хотя всeхъ золъ
Причина — ты; хоть подъ вeнецъ
Мою невeсту ты повелъ,-
Я чувствую: ты мой отецъ!
И приговоръ суровый твой,-
Онъ правъ, хоть изреченъ тобой.
Зачатъ въ грeхe, позорно я
Умру на плахe: жизнь моя
Окончится, какъ началась…
Грeшилъ отецъ — и сынъ грeшилъ!
Во мнe одномъ обоихъ насъ
Ты нынe право осудилъ.
Мой грeхъ въ глазахъ толпы людской
Тяжеле: Божій судъ — иной!»

XIV.

Окончилъ — и спокойно сталъ,
На грудь сложивши руки, онъ;
И какъ-то страшно прозвучалъ
Цeпей тяжелыхъ рeзкій звонъ.
И не было ни одного
Изъ окружавшихъ тронъ вождей,
До сердца бъ не проникъ чьего
Глухой и мрачный звонъ цeпей…
На роковую красоту
Жены-преступницы, на ту
Причину казни и вины,
Вновь взоры всeхъ устремлены!
Какъ приметъ — каждый знать желалъ -
Казнь совиновника она…
Она же, зла всего вина,
Межъ тeмъ стояла, я сказалъ,
Тиха, безмолвна и блeдна…
A взглядъ ея недвиженъ былъ,
Но былъ открытъ. Ни разу онъ,
Казалось, не былъ обращенъ
На что нибудь — и не бродилъ
По сторонамъ; и вeки глазъ
Ея прелестныхъ хоть бы разъ
Сомкнулись,- тeнію своей
Хоть разъ прикрыли бъ блескъ очей!
Нeтъ! обвивали, какъ кружки,
Своею страшной бeлизной
Они лазурные зрачки.
Стеклянно-хладенъ, нeмъ и дикъ
Былъ взглядъ ея передъ толпой.
Казалось, будто ледъ проникъ
Въ ея свернувшуюся кровь.
Слеза являлась лишь порой…
И, медленно скопившись, вновь
Изъ-подъ каймы рeсницъ густыхъ
Катилась крупная слеза.
Лишь тотъ, кто видeлъ, тотъ постигъ
Что это было… Слезъ такихъ
Людскіе на землe глаза,
Казалось всeмъ, не могутъ лить.
Хотeла что-то говорить
Она… Глухой, неясный звукъ
Гортань сухая издала…
И въ звукe томъ слышна была
Вся тягость безконечныхъ мукъ.
Замолкъ онъ… Что-то ей опять
Хотeлося потомъ сказать,-
И голосъ слышался, но онъ
Излился только въ долгій стонъ…
И пала на землю она,
Какъ тяжкій камень, какъ порой
Съ подножья мраморъ — ликъ живой.
Увы, не Адзо то жена,
Сей трупъ бездушный и нeмой:
Надгробный памятникъ скорeй,
Надгробный памятникъ надъ ней,
Надъ ней, кого, какъ жало, страсть
Язвила и къ грeху влекла,-
Надъ ней, которая упасть
До преступленія могла
И посрамленья не снесла!…
A все жива еще она.
И къ тяжкимъ мукамъ бытія
Вновь слишкомъ скоро призвана
Отъ полусмерти забытья…
Но бeдный разумъ… Напряглись
Въ ней фибры чувствъ и порвались…
И въ помутившемся отъ мукъ
Мозгу все въ хаосe слилось!
Какъ отъ дождя размокшій лукъ,
Который стрeлы мечетъ вкось,
Безсвязно дикія, какъ сонъ,
Рождать лишь можетъ мысли онъ.
Пустое, бeлое пятно -
Для ней прошедшее; черно
Грядущее: едва видна
Стезя въ немъ, да и та темна,
Какъ путнику, что въ часъ ночной
Тропинки вынужденъ искать,
Чуть освeщаемой грозой.
Она боялась… Понимать
Могла, что ей на душу зло
Теперь какое-то легло,
Какъ камень, хладно, тяжело.
Что былъ тутъ грeхъ, и срамъ тутъ былъ,
Что кто-то скоро тутъ умретъ…
Ho — кто?… забыла… Приходилъ
Вопросъ ей: что — она живетъ,
Иль нeтъ? Земля ли подъ стопой?
Надъ нею небо ли?… Кругомъ
То люди ль собрались толпой?
Иль демоновъ проклятыхъ рой,
Съ какимъ-то злобнымъ торжествомъ,
Глядитъ на ту, которой взоръ
Привыкъ досель встрeчать кругомъ
Сочувствіе, a не укоръ?
И все подобно стало тьмe
Въ ея блуждающемъ умe.
Боязнь, надежды — все слилось
Въ непроницаемый хаосъ…
То смeхъ, то слезы — и равно
Во всемъ безуміе одно!
Въ тяжелый, судорожный сонъ
Ея разсудокъ погруженъ…
Его на помощь тщетно звать,
И пробужденья долго ждать!

XV.

Монастыря колокола
Гудятъ, звонятъ,
Сливаясь въ гулъ глухой;
На старой башнe, прямой какъ стрeла,
Медленно, тяжко, впередъ и назадъ
Качаясь, ревутъ, какъ жалобный вой.
Тоску на сердце наводитъ ихъ звонъ…
Но, чу! раздался и гимнъ похоронъ,
Торжественно-мраченъ, унылъ…
Поминки по томъ, кто на свeтe отжилъ
Иль скоро отжить осужденъ…

За душу грeшника летятъ
Молитвы къ небесамъ…
Колокола всeмъ зeвомъ гудятъ,
Курится Иміамъ…
Для грeшной души настаетъ
Тяжелый мигъ конца…
Чье сердце отъ жалости здeсь не дрогнетъ?…
Къ ногамъ монаха, святого отца,
Онъ на землю сырую колeни склонилъ.
И плаха предъ нимъ, и стража дворца
Кругомъ обступила ее…
И палачъ рукава засучилъ,
Чтобъ вeрнeе ударъ его былъ,
И смотритъ: остро ль топора лезвіе…
И пробуя, машетъ своимъ топоромъ…
И безмолвной и тeсной толпою народъ
Стекается видeть, какъ сынъ умретъ,
Роднымъ казнимый отцомъ.

XVI.

A вечеръ нeгой напоенъ,
Кругомъ все блещетъ и цвeтетъ;
И, покидая небосклонъ,
Какъ бы въ насмeшку солнце льетъ
Струи роскошнeйшихъ лучей
На этотъ мрачный день скорбей.
Вечернимъ свeтомъ облило
Оно преступника чело
Въ тотъ мигъ, когда, склонясь во прахъ,
Смиренно предъ отцомъ святымъ,
Онъ въ сокрушеньи передъ нимъ
Кончаетъ исповeдь въ грeхахъ;
Лобзаетъ крестъ — святой символъ -
И отпущенія глаголъ,
Могущій душу,- сколь она
Грeхомъ ни будь осквернена,-
Отъ смертныхъ пятенъ всeхъ омыть
И паче снeга убeлить,
Глаголъ прощенья, неба зовъ
Благоговeйно внять готовъ.
Играетъ солнце въ этотъ мигъ
Всeмъ золотомъ лучей своихъ -
И на главe, склоненной въ прахъ,
И на каштановыхъ кудряхъ,
На шею падающихъ; но
Особенно блеститъ оно
Зловeще-яркой полосой
На глади топора стальной…
Ужасенъ смертнымъ смерти мигъ!
И въ души зрителей проникъ
Смертельный хладъ… Пусть каждый зналъ,
Что грeхъ ужасный совершенъ,
Что правъ карающій законъ,
Но всякъ невольно задрожалъ…

XVII.

Мольбы послeднія скончалъ
Преступный сынъ, жены отца
Любовникъ дерзкій; досказалъ
Грeхи, какіе только зналъ,
И пробилъ часъ его конца,
И настаетъ послeдній мигъ!
Снимаютъ плащъ съ него долой.
И прядь кудрей его густыхъ
Палачъ презрeнною рукой
Уже схватилъ… Еще одна
Минута — пала въ прахъ она!
Въ гробъ не возьметъ онъ ничего:
Ни тeхъ убранствъ, въ какія онъ
Былъ такъ роскошно облеченъ,
Ни даже шарфа своего,
Что Паризиной подаренъ…
Съ него одежда сорвана…
Повязка взоръ закрыть должна…
Но нeтъ! Его ли гордый взоръ
Подобный вынесетъ позоръ?
И чувства, что казались въ немъ
Затихшими,- проснулись вновь;
И закипeла въ немъ вся кровь
Негодованія огнемъ,
Когда глаза ему платкомъ
Палачъ собрался повязать,-
Какъ будто бъ съ смертью незнакомъ
Онъ былъ, и прямо ей взирать
Въ лицо издавна не привыкъ!…
«Нeтъ! пусть цeпями связанъ я,
Пусть вамъ и жизнь и кровь моя
Обречены,- послeдній мигъ
Съ открытымъ взоромъ встрeчу я.
Рази»! И лишь проговорилъ,-
На плаху самъ главу склонилъ…
И были Уго то слова
Послeднія: «Рази!»… Взмахнулъ
Палачъ рукой, топоръ сверкнулъ -
И покатилась голова.
И, рухнувъ, трупъ кровавый палъ
На землю тяжко; побeжалъ
Изъ туловища крови токъ
И напоилъ, какъ дождь, песокъ…
Мигнули судорожно разъ
И два — но быстро вeки глазъ;
На мигъ раскрылися уста
И затворились навсегда…
Онъ умеръ такъ, какъ умирать
Всeмъ грeшнымъ надо пожелать:
Безъ шума и безъ хвастовства!
Онъ покаянныя слова
Читалъ смиренно; врачевства
Духовнаго не отвергалъ,
Не впалъ въ отчаянія грeхъ:
У ногъ пріора преклоненъ,
Вполнe былъ сердцемъ отрeшенъ
Онъ отъ земныхъ желаній всeхъ!…
Отецъ разгнeванный, она,
Его любовь — грeха вина…
Что было тутъ ему до нихъ?
Ни стоновъ ропота глухихъ
На тяжкій приговоръ судьбы,
Ни помысловъ о чемъ иномъ,
Какъ лишь о мірe неземномъ,-
Ни слова,- кромe словъ мольбы
Да тeхъ невольныхъ краткихъ словъ,
Когда спокойно былъ готовъ
Онъ топора ударъ принять -
Словъ, чтобы дали умирать
Ему съ открытымъ взоромъ,- сихъ
Прощальныхъ словъ его однихъ!…

XVIII.

Какъ смертью сжатыя уста,-
Грудь каждаго въ толпe нeмой
Была для вздоховъ заперта…
Но электрической струей
Холодной дрожи токъ по всей
Толпe сплотившейся людей
Перебeжалъ,
Когда ударъ смертельный палъ
И порeшило лезвіе
На вeкъ любовь и бытіе
Того, кто отжилъ въ этотъ мигъ…
Поднялся вздохъ, но подавленъ
Въ груди насильно каждымъ, онъ,
Едва родившійся, затихъ.
Не слышались ни шумъ, ни стонъ;
Лишь топора о плаху стукъ
Зловeще-глухо раздался.
Но больше — ничего…
Лишь звукъ
Еще… онъ рeзко разлился
Въ безмолвномъ воздухe,- какъ крикъ
Пронзителенъ, безумно дикъ,
Какъ матери ужасный стонъ
Надъ пораженнымъ смертью вдругъ
Дитей,- прорeзалъ воздухъ онъ,
Сей дикій вопль нездeшнихъ мукъ:
Онъ изъ рeшетчатыхъ оконъ
Дворца — нeмую тишь проникъ
И къ небу поднялся тотъ крикъ
Отчаянный… И обратилъ
Невольно каждый взоръ туда,
Но тщетно… Стихло… Только былъ
То женскій крикъ — и никогда
Изъ груди мукъ душевныхъ боль
Не вырывала вопля столь
Безумнаго. Кто услыхалъ
Сей стонъ,- тотъ вeрно пожелалъ
Изъ состраданья, чтобы онъ
Былъ смертный — этотъ страшный стонъ!.

XIX.

Палъ Уго, и съ минуты сей
Его печальнаго конца,-
Ни въ залахъ мраморныхъ дворца,
Ни въ темной зелени аллей
Не видно Паризины. Слeдъ
Ея пропалъ — и слуху нeтъ
Нигдe ужъ болeе о ней…
И даже имя то ничей
Языкъ промолвить не дерзалъ,
Какъ бы одно изъ словъ такихъ,
Какія изъ бесeдъ людскихъ
Навeки — или страхъ изгналъ,
Иль чувство изгнало стыда.
Отъ князя жъ Адзо никогда
Никто ни разу не слыхалъ
Ни сына, ни жены именъ.
Никто не зналъ гробницы ихъ.
Былъ за оградой мeстъ святыхъ
Ихъ праху уголъ отведенъ.
По крайней мeрe такъ зарытъ
Былъ рыцарь. Паризины рокъ
Глубокой тайною покрытъ,
Какъ прахъ доскою гробовой…
Стяжала ль тягостнымъ путемъ,
Слезами, бдeньями, постомъ
Она въ обители святой
Прощенье неба?… Ножъ иль ядъ
Пресeкли дни ея?… Молчатъ
Преданія. Иль, можетъ быть,
Безъ долгихъ пытокъ жизни нить
Ея мгновенно порвалась
И грудь отъ мукъ разорвалась
При взмахe топора,- едва
Скатилась Уго голова…
Но какова бы ни была
Ея кончина,- умерла
Она печально, какъ жила!

XX.

И князь женился на другой,
И окруженъ подъ старость былъ
Онъ добрыхъ сыновей толпой;
Но не былъ ни одинъ изъ сихъ
Сыновъ столь доблестенъ и милъ,
Какъ тотъ, кто тлeлъ въ землe сырой;
Иль если были — доблесть ихъ
Холодный взоръ не примeчалъ:
A примeчалъ, такъ подавлялъ
Родитель вздохъ въ груди своей…
Но слезъ y князя никогда
Не вырывалось изъ очей.
И никогда его уста
Не озарялись ужъ потомъ
Улыбки радостнымъ лучомъ.
Его высокое чело
Изрыли тяжкихъ думъ слeды -
Морщины… Горе провело
До срока эти борозды
Горячимъ плугомъ. Для всего
Онъ отжилъ навсегда; равно
Для радостей и для скорбей.
Ему въ грядущемъ ничего
Не оставалося давно,-
Лишь развe длинный рядъ ночей
Безъ сна и рядъ тяжелыхъ дней,
Да равнодушіе одно
Къ хвалe или хулe людской…
Его душа давно бeжать
Хотeла бъ отъ себя самой,
Но покориться не могла
Судьбe своей,- a забывать
Способна не была;
Она всегда, въ тотъ даже мигъ,
Когда, казалось, тишина
Въ ней водворялася,- полна
Была обычныхъ думъ своихъ,
Думъ напряженныхъ, мрачныхъ, злыхъ…
Такъ льда густой и твердый слой
Покроетъ лишь поверхность водъ,-
Неудержимо токъ живой
Подъ хладною корой течетъ
И течь не можетъ перестать…
Духъ Адзо такъ же волновать
Не преставалъ обычный токъ
Печальныхъ думъ: источникъ ихъ
Былъ слишкомъ силенъ и глубокъ,
Чтобы, какъ память дней былыхъ,
Изсякнуть. Тщетно мы хотимъ
Разливъ сердечныхъ волнъ унять;
Вовeки не изсякнуть имъ -
И возвращаются опять
Потоки слезъ непролитыхъ
Къ источнику — и тамъ на днe
Кипятъ въ душевной глубинe…
И пусть никто не видитъ ихъ,
Тeхъ слезъ непролитыхъ,- онe,
На сердце падая, опять
Скопляются и тeмъ сильнeй,
Чeмъ болeе въ груди своей
Мы силимся ихъ подавлять…
Истерзанъ внутренней тоской,
Воспоминаньями о тeхъ,
Кого казнилъ за тяжкій грeхъ,
Страдая сердца пустотой,
Ненаполнимой ни на мигъ,
И безъ надежды встрeтить ихъ
Хоть за предeлами земли,
При всемъ сознаніи, что онъ
Свершилъ свой судъ, какъ самъ законъ,
Что сами гибель навлекли
Они на голову себe -
Былъ князь подъ старость обреченъ
Тоскe, мученьямъ и борьбe…
Могучій дубъ, когда порой
Суки испорченныхъ вeтвей
Подрeжетъ опытной рукой
Садовникъ бережно,- сильнeй
Раскинется подъ небеса…
Но если въ бeшенствe гроза
Нежданно вeтви опалитъ,-
Нeмой развалиной стоитъ
И сохнетъ сумраченъ и голъ
Вeтвей навeкъ лишенный стволъ.