Александр Сумароков - Меланида

Дни зимнія прошли, на паствe нeтъ мороза,
Выходитъ изъ пучка едва прекрасна роза,
Едва зeленостью покрылися лeса,
И обнаженныя одeлись древеса,
Едва очистились, по льдамъ, отъ грязи воды,
Зефиры на луга, пастушки въ короводы.
Со Меланидой взросъ Акантъ съ ней бывъ всегда,
Да съ ней не говорилъ любовно никогда;
Но вдругъ онъ нeкогда нечаннно смутился,
Не зная самъ тово: что ею онъ прельстился.
Сбираясь многи дни къ побeдe сей Еротъ:
На крыльяхъ вeтра онъ летeлъ во короводъ.
Къ тому способствуетъ ему весна и Флора,
А паче Граціи и съ ними Терпсихора.
И какъ въ очахъ огонь любовный заблисталъ,
Пастушки своея Акантъ чужаться сталъ.
На всe онъ спросы ей печально отвeчаетъ:
Вседневно ето въ немъ пастушка примeчаетъ,
И послe на нево сердиться начала.
Какую я тебe причину подала,
И чeмъ передъ тобой я нынe провинилась,
Что вся твоя душа ко мнe перемeнилась?
Несмeлый ей Акантъ то таинство таитъ.
Нeтъ, нeтъ, скажи, она упорно въ томъ стоитъ,
Коль я тебe скажу; такъ будучи ли безспорна.
Колико ты теперь во спросe семъ упорна?
Не то ли? Нeкогда, не помню въ день какой,
Собачку я твою ударила рукой
Какъ бросяся она ягненка испугала?
Вить етимъ я тебя Акантъ не обругала,
Могло ль бы то смутить досадою меня,
И сталъ ли бъ отъ того крушиться я стеня!
Или что зяблицу твою взяла во клeткe.
Которая была повeшена на вeткe?
Владeй ты зяблицей: и, то прощаю я;
На что и клeтка мнe и зяблица моя?
Внимай ты таинство; да только не сердися:
А паче и того, внимай и не зардися.
Молчи! Ты хочешь мнe сказати о любви.
Тобой пылаетъ огнь во всей моей крови.
Не кажетъ пастуху за ето гнeвна вида,
Хотя и прочь пошла вздохнувша Меланида.
Тихъ вeчоръ наступилъ, вeчорняя заря,
Багрила небеса надъ рощами горя;
Лучи пылающа свeтила не сіяли,
И овцы вшедшія въ загоны не блeяли:
Аканта жаръ любви къ красавицe ведетъ:
Наполненъ онъ туда надеждою идетъ:
Какъ рeчка быстрая по камешкамъ крутится,
И рeзко бeгучи играюща катится,
Въ такой стремительной и свeжей быстротe,
Влюбившійся Акантъ спeшитъ ко красотe.
Нашель: она ево хотя не ненавидитъ,
Но прежней живности въ пастушкe онъ не видить;
На сердцe у нея любовь, на мысли стыдъ,
Одно пріятно ей, другое духъ томитъ.
Хотя любовница была и не привeтна,
Любовь ея къ нему со всeмъ была примeтна.
Никакъ дражайшая ты грудь мою плeня,
И тайну вывeдавъ сердита на меня?
Не будешь никогда Акантъ ты мнe противенъ;
Такъ что же здeлано, что твой такъ духъ унывенъ?
Ахъ, чeмъ твою, ахъ, чeмъ я дружбу заплачу!
Не вeдаю сама чево теперь хочу.
Отказъ за всю твою любовь тебe нахаленъ:
Досаду принесеть и будешь ты печаленъ:
А естьли ласку я тебe употреблю,
И выговорю то, что я тебя люблю;
Ты будешь требовать — люблю, не требуй болe!
Пастушка! Можетъ ли пріятно то быть поле,
Въ которомъ мягкихъ травъ не видно никогда,
И наводняетъ лугъ весь мутная вода?
Сухая вить весна не можетъ быть успeшна,
Сухая и любовь не можетъ быть утeшна.
Въ какой я слабости Акантъ тебe кажусь!
Не только рощи сей, сама себя стыжусь.
Прекрасная уже день клонится ко нощи;
Способствуетъ намъ мракъ и густота сей рощи.
Пойдемъ туда — постой — что дeлать будемъ тамъ?
Тамъ будомъ дeлать мы то что угодно намъ.
Колико ты Акантъ и дерзокъ и безстыденъ!
Но ахъ, ужо мой рокъ, мнe рокъ уже мой виденъ.
Пойди дражайшая и простуди мнe кровь;
Увы! — умeръ мой стыдъ, горячая любовь!
Предходитъ онъ: она идетъ ево слeдами,
Какъ ходятъ пастухи къ потоку за стадами.
Сопротивляется и тамъ она еще,
Хотя и вeдая, что то уже вотще,
Но скоро кончилось пастушкино прещенье,
И слeдуетъ ему обeихъ восхищенье.