Александр Сумароков - Галатея

Померкли небеса, луга покрыла тeнь,
И долгой кончился, средь лeта, жаркой день,
Спокоилися всe трудився и потeя:
Заснула въ шалатe прекрасна Галатея,
Приснилось ей, что паль въ близи высокой дубъ,
И выпалъ у нея крeпчайшій въ корнe зубъ,
Сіяюща луна незапно помрачилась:
Вздрогнувъ проснулася она и огорчилась:
Во огорченіи толкуетъ тутъ она,
Что значилъ дубъ и зубь, что значила луна.
Дубъ палъ, конецъ моей крeпчайшей то надеждe;
Увижу то, чево не чаяла я преждe:
Измeной пастуха красы лишится лугъ:
А зубъ у кореня, то искрeнній мой другъ:
Сіянія луны незапно омраченье.
То жизни моея незапно огорченье:
Не можно сна сево ясняй истолковать:
Намeрился Миртиллъ меня позабывать.
Со мягкаго одра ее согнало горе,
Хотя багряная еще аРора въ морe.
Не трогаетъ еще шумъ дневный оныхъ мeстъ,
Ни солнце на небe блестящихъ тамо звeздь,
Свирeль молчитъ, ей лeсъ еще не отвeчаеть,
И пeньемъ соловей дня свeтля не встречаетъ.
Пастушка рветъ, воставъ, сплетенныя вeнки,
Бросаетъ глиняны, за дверь, свои стаканы,
И съ ни.ми свeжія и розы и тюльпаны:
Все то Миртиллово; Миртиллъ ей вeренъ спалъ,
Не зная, что во снe высокой дубъ упалъ.
Пастушка говорить: видeніе согласно,
Что видeла намнясь я ьъ явe очень ясно:
Онъ очень пристально на Сильвію смотрeлъ,
И взоры устремлялъ быстряе острыхъ стрeлъ:
Видна, видна тово смотрeнія причина,
И основательна теперь моя кручина.
Какъ агницу меня ты хищный волкъ сразилъ,
И хладостью своей мой стыдъ изобразилъ.
Пчела вкругъ розы такъ сося себя доволитъ,
И въ кустъ упадаетъ когда игла уколитъ:
Не думаетъ она, когда она сосетъ,
Что горькой ядъ себe во улій принесетъ.
Свeтлeютъ небеса и овцы заблeяли,
А солнечны лучи дубровы осіяли:
Выходятъ пастухи изъ шалашей къ стадамъ,
И устремляются къ любви и ко трудамъ:
Миртиллъ поцeловать возлюбленную чаетъ,
И здравствуется съ ней; она не отвeчаеть.
Тебя ли вижу я! Туда ли я зашолъ!
Ты чаялъ Сильвію здeсь утромъ симъ нашолъ:
Мой домикъ видишь ты сей Сильвіинымъ домомъ.
Окаменeлъ Миртиллъ, и будто какъ бы громомъ
Осыпанный, когда зла молнія сверкнетъ,
Не вeритъ самъ себe, онъ живъ еще, иль нeтъ.
Миртиллу тe слова во пропасти ступени:
Какія Сильвія! Какія ето пeни!
Ты выспался, а я терзалась въ ету ночь:
Забудь меня, пойди, пойди отселe прочь.
Невиненъ я, а ты разсержена такъ злобно;
Прости, умeю быть и я сердитъ подобно.
Пойди и удались — постой — уходитъ онъ…
Ушелъ — нещастная — збылся мой страшный сонъ.
Не сонъ предвозвeстилъ, что буду я нещастна;
Винна моя душа любовью съ лишкомъ страстна.
О естьли бы прошла сія моя бeда;
Не стала бы я впредь снамъ вeрить никогда!
Любовь бeду мeчтой въ просоньи мнe твердила.
А я событіе ея распорядила.
Изображается то все въ умe теперь:
Что мнe былъ онъ душа, и будетъ послe звeрь:
Покинетъ онъ меня. Конечно онъ покинетъ:
Горячая ко мнe любовь ево застынеть.
Коль ледъ растопленный быть можетъ кипеткомъ;
Не можно ли водe кипячей быти льдомъ!
Пустою ревностью я бурю натянула,
И будто въ озерe, я въ лужe утонула.
Сама старалась я, сама себя губить:
Другую не меня онъ станетъ ужъ любить,
Меня забудетъ онъ; но я ль ево забуду!
Какъ будто скошенна трава я вянуть буду.
За дружбу станетъ онъ меня пренебрегать,
И чeмъ онъ щастливъ былъ, тeмъ станетъ онъ ругать.
О нестерпимая, не изреченна мука,
О поздная уже мнe дeвушкe наука!
Кропивы беречись я въ тe часы могла,
Когда еще ноги кропивой не ожгла.
Идетъ ево сыскать; но только лишъ выходитъ,
Стeняща пастуха во близости находитъ:
Хотя сердитливость ево, ево гнала;
Но нeжная любовь дороги не дала.
Пастушка передъ нимъ виняся сонъ толкуетъ;
Мирится съ пастухомъ и больше не тоскуетъ:
Не мыслитъ болeе о ужасe мeчты:
Стаканы подняла и брошенны цвeты.
Испуганный зефиръ обратно прилетаетъ:
Пастушка въ нeжности опять какъ прежде таетъ.