Александр Полежаев - Кориолан

Глава первая. Рим

I

Была страна под небесами.
Была великая страна -
Страна чудес… но времена
Враждуют страшно с чудесами!
Был град, любимый град богов, -
Но уж давно пределы мира
Освободились от кумира
Племен, народов и веков!
Он пал — сперва, как лев свободный,
Потом, как воин благородный,
Потом, как раб!.. С лица земли
Он не исчез от укоризны,
Но душен воздух той отчизны,
Где славу предков погребли!
И, жертва общего презренья,
С тех пор на месте преступленья
Он, как измученный злодей,
Обезображенный страданьем,
Лежит, покрытый поруганьем,
В виду безжалостных людей!
Без утешенья и без силы,
Лишенный чувств и оборон,
Как лобызанием Далилы
Обезоруженный Самсон, -
Он недвижим во сне глубоком,
И филистимская вражда
Стоит в веселии жестоком
Над ложем смерти и стыда…
И залегла над ним сурово
Непроницаемая мгла -
И долго черного покрова
Не сгонит день с его чела!
И что ж? не будет лист увядший
Цвести опять между ветвей,
И горный дух, однажды падший,
Не воскресит минувших дней!

II

Он спит… Но кто не видел бури,
Когда, свирепа и грозна,
Она, как черная волна,
Мрачит и топит блеск лазури?
О, так на лоне тишины,
Над этой вечною могилой
Кумира славной старины -
Летают, вьются с чудной силой
Былого тягостные сны!
Так благодатная десница
Всегда таинственной судьбы
Еще хранит свои столпы,
О Рим, всемирная столица!
И, как бездетная орлица,
Она витает над тобой,
И грустно ей расстаться с славой,
С твоей победною державой,
Теперь погибшей и рабой!..
И между тем, как сон печальный
Тебя сурово тяготит,
Она улыбкою прощальной
С тобой безмолвно говорит…
И рой видений — то прекрасных,
Подобно утренней звезде,
То величавых, то ужасных,
Страшней порока в наготе -
Тебя лелеет беспрерывно,
Как мать любимое дитя,
Иль, свежей памятью шутя,
Наводит страх и ужас дивный
На труп холодный и немой
Твоей гордыни роковой…

III

И в влажном облаке тумана
Рисует он перед тобой
Перстом волшебным некромана:
И твой воинственный разбой,
И беспокойное гражданство,
И дух отважный мятежей,
И кровь свободы и тиранство
Среди народных площадей,
Фабриций, Регул, триумвиры,
Трибуны, консулы, порфиры
В громах и прежней красоте,
Борясь с свирепыми веками,
Встают и, пышными рядами
Мелькая ярко в темноте,
Приносят дань твоей мечте…
И видишь живо ты мильоны
Своих народов и рабов,
Свои когорты, легионы
Под тенью тысячей орлов,
И океан, обремененный
Громадой черных кораблей,
И мир коленопреклоненный
Пред капитолией твоей.
И все — и все, что обожали
С глухим проклятьем племена,
Что безусловно освящали
Своим полетом времена, -
Все видишь ты, и — изнуренный
Ужасной мукой Прометей,
Ты, будто вновь одушевленный
Картиной славы прежних дней, -
Ты, может быть, в тоске бессильной
Желаешь быстро перервать
Твой сон лукавый, сон могильный,
И с новой яростью восстать!
Но… безотрадные надежды!..
Прошли года — пройдут года,
И смертью скованные вежды
Не разомкнутся никогда!..

IV

Ты пал. Ты умер для потомства!
Ты — груда камней и земли!
Секиры зла и вероломства
Твои оплоты потрясли!
Нет Рима, нет — и невозвратно!
И с полунощной тишиной
Одна лишь тень его превратно
Дрожит над тибрскою волной!..
Исчезли цирки, пантеоны,
Дворцы Нерона и сенат,
И императорские троны,
И анархический булат,
И там, на площади народной,
Где, в буйном гневе трепеща,
Взывал Антоний благородный
К друзьям кровавого плаща, -
Где защитил народ свободный
Своих тиранов от мечей,
И, наконец, окровавленный,
Склонился выей, изнуренный,
Под иго хитрых палачей {*}.
{* Триумвиров.}
Там тихо все, умолкли битвы!
Лишь век иль два тому назад,
Бывало, теплые молитвы
То место громко огласят,
Когда в угодность Каиафе {*},
{* Под именем Каиафы здесь
разумеется верховный инквизитор.}
При звуке бубнов и рогов,
В великолепном автодафе
Сжигали злых еретиков…

V

Теперь же в Ромуловой сфере
Костры живые не трещат -
Зато прекрасно Miserere
Поет пленительный кастрат.
И, если страннику угодно
Иметь услужливых друзей -
Его супругу благородно
Проводит ловкий чичисбей…

Глава вторая. Изгнанник

I

Кто видел над брегом туманного моря,
Векам современный, огромный утес,
Который, с волнами кипучими споря,
На брань вызывает их бурный хаос?
Стоит недвижимый над черной могилой -
Но воют и плещут буграми валы;
Свирепое море с неведомой силой
Обмыло гранитные ребра скалы,
Обрушилось, пахло холодной геенной,
Тяжелой громадой на вражье чело -
Сорвало, разбило и лавой надменной
В пучину седую, как вихрь, унесло!
Те волны, то море — народная сила;
Скала — побежденный народом герой.
На поле отваги судьба довершила
Насильства и славы торжественный бой…

II

Смотрите: бунтуют безумные страсти;
Неистово блещет крамольный перун;
Священный останок утраченной власти
Громит безответно могучий трибун.
Мятеж своевольный и ярые клики
Возникли в отчизне великих мужей:
Патриций, и воин, и раб полудикий
Враждуют на стогнах отцов и детей;
И шум и смятенье в приливе народа…
«Сенат и законы!» — «Мечи и свобода!» -
Взынают и вторят в суровых толпах.
«Но слава, победы, заслуги и раны?» -
«Изгнанье злодею! Погибнут тираны!
Мы вместе сражались и гибли в боях!»
И глухо мечи застучали в ножнах…
«Давно ли он принял от гордого Рима
Зеленый венок, украшенье вождей?» -
«Изгнанье, изгнанье! Видна диадима
В зеленом венке из дубовых ветвей» {*}.
{* Народные трибуны, обвиняя Кориолана
во многих преступлениях против отечества,
уличили его также в домогательстве
верховной власти.}
И долго торжественный голос укора,
Мешаясь с проклятьем, в народе гремел,
И жребий изгнания — жребий позора -
Достался бесстрашному мужу в удел!..

III

Доволен и грозен неправедной силой,
Народ удалился от места суда,
И город веселый, и город унылый
Покрылся завесою тьмы и стыда…
Но кто, окруженный толпою ревнивой,
Под верной защитой булатных мечей -
Покоен и важен, как царь молчаливый, -
Идет перед сонмом врагов и друзей?
Волнистые длинные перья шелома
Клубятся и вьются над бледным челом,
Где грозные тучи, предвестницы грома,
Как будто таятся во гробе немом, -
И око, обвитое черною бровью,
Сверкает и пышет, как день на заре,
И стан величавый, и, жаркою кровью
Нередко увлаженный, меч при бедре,
Блестящий в изгибах суровой одежды, -
Он гордо проходит пред бурной толпой;
И мнится — и злобу, и месть, и надежды
Великого Рима уносит с собой…

IV

Уж поздно… Тарпея, как тень великана,
Сокрыла седую главу в облаках,
И тихо слетает на землю Диана,
В серебряной мантии, в ярких звездах.
Часы золотые! Отрадное время!..
Вам жертву приносит поклонник сует -
Лишь с сумраком ночи забудет он бремя
Душевной печали и тягостных бед.
В глуби эмпирея, на небе эмальном
Звезда молодая блестит для него,
И сон благотворный, на ложе страдальном,
Согреет облитое хладом чело…
И после — на муку знакомого ада,
На радость и горе, на жизнь и тоску
Навеет волшебная ночи прохлада,
Быть может, навек гробовую доску…

V

Оделась туманною мглою столица;
Мятежные площади спят в тишине.
Вдали промелькает порой колесница
Иль всадник суровый на быстром коне;
Ночные беседы, румяные девы
Заметны порою в роскошных садах,
И слышны лобзанья, и смех, и напевы, -
И рядом темницы и вопли в цепях.
И редки на улицах робкие встречи,
И голос укора, и ропот любви -
Плащи и кинжалы, смертельные сечи,
Мольба и проклятья, и трупы в крови…
И снова молчанье… Как будто из Рима
Возникло песчаное море степей…
Безоблачно небо; луна недвижима
В пространстве глубоком воздушных зыбей.

VI

У храма, под тенью душистой оливы,
Внезапно нарушен священный покой:
То робкие жены — их взор боязливый
Наполнен слезами и дышит тоской.
Одна- молодая, в печали глубокой,
Как ландыш весенний, бела и нежна;
Другая — летами и грустью жестокой
Могиле холодной давно суждена.
Пред ними, закрытый волнистою тогой,
В пернатом шеломе, в броне боевой -
Неведомый воин, унылый и строгий,
Стоит без ответа с поникшей главой.
И тяжкая мука, и плач, и рыданье
Под сводами храма в отсвеченной мгле -
И видны у воина гнев и страданье,
И тайная дума и месть на челе.
И вдруг, изнуренный душевным волненьем,
Как будто воспрянув от тяжкого сна,
Как будто испуган ужасным виденьем:
«Прости же, — сказал он, — родная страна!
Простите, сыны знаменитой державы,
Которой победу, и силу, и честь
Мрачит и пятнает на поприще славы
Народа слепого безумная месть!
Я прав и свободен. Я гордой отчизне
Принес дорогую, священную дань -
Младые надежды заманчивой жизни,
И сердце героя, и крепкую длань.
Не я ли, могучий и телом и духом,
Решал многократно сомнительный бой?
Не я ли наполнил Италию слухом
О гении Рима, враждуя с судьбой?
И где же награда? Народ благодарный
В минутном восторге вождя увенчал -
И вновь, увлеченный толпою коварной,
Его же свирепо судил и изгнал!
Простите ж, сыны знаменитой державы,
Которой победу, и силу, и честь
Мрачит и пятнает на поприще славы
Народа слепого безумная месть!..»

VII

Протяжно гремели суровые звуки
И глухо исчезли в ночной тишине,
Но голос прощанья в минуты разлуки
Опять пробудился, как пепел в огне:
«Свершилось! свершилось! О мать и супруга!
Мне дорого время, мне дорог позор!
Примите ж в объятия сына и друга -
Его изгоняет навек приговор!
Где дети изгнанника? Дайте скорее
Расстаться с чертами родного лица -
О, пусть лобызают младенцы нежнее
Устами невинными очи отца!
Пусть юные души дыханье обиды
В груди благородной навек сохранят
И некогда гордо кинжал Немезиды
Забвенному праху отца посвятят!»
И снова рыданья… Горячих объятий
Не слышит, не чувствует гордый герой -
Свободен… и скрылся от граждан и братии,
Как лев, уязвленный пернатой стрелой…

Глава третья. Враг

I

Пробудился гений славы
Из объятий тишины,
Потекли на пир кровавый
Брани гордые сыны.
Кто ж вы?.. Яростные клики
Раздались, как гул морей…
Не восстал ли Рим великий
На народов и царей?
Не во гневе ль он суровый
Изрекает приговор -
И дарует им оковы
И блистательный позор?..
Нет! Решитель дивных боев
Стран далеких не громит -
Над отечеством героев
Туча грозная висит.
Пали, пали легионы,
Приносившие законы
На булатных лезвиях, -
И бесстрашно окружила
Разрушительная сила
Самый Рим в его стенах!..
Кто же смелый искуситель
Повелительной судьбы,
Ваш опасный притеснитель,
Ига римского рабы?

II

Раздавался гул громовый,
Полунощная гроза
Блеском молнии багровой
Озаряла небеса.
Над туманною рекою
Древний Анциум {*} дремал
{* Анциум — город вольсков,
в котором Кориолан после
изгнания его из дома нашел
сильное покровительство.}
И угрюмой тишиною
Мирных жителей к покою
Благосклонно призывал.
Племя славного народа
Крепкий город охранял,
Там отважная свобода,
На границах рубежей,
Берегла от утеснений
Кровожадных поколений
Цвет воинственных мужей;
Там она, на поле чести,
В самой гибели жива -
Разливала ужас мести
За великие права.
Часто сильные дружины
Приходили на равнины
Плодоносной стороны;
Но тогда миролюбивый
Обожатель тишины
Покидал златые нивы
И отцов заветный плуг
И стремился горделиво
На призывный трубный звук.
Непреклонный, беспощадный,
Он пришельца поражал
И в тени лесов отрадной
Грозный подвиг воспевал…

III

Тщетно Рим неодолимый
Вызывал на лютый бой
Сына родины любимой,
Стража вольности святой.
Лишь один герой могучий
Прошумел, как вихрь летучий
На убийственных полях:
Он покрыл костями долы,
И упали Кориолы
Перед воином во прах.
Но народ самодержавный
Осудил его бесславно
На изгнанье и позор
И без тайной укоризны
Произнес красе отчизны
Ненавистный приговор…
Благородный победитель,
Удивленье чуждых стран,
Обвинен как притеснитель
Легкомысленных граждан;
И теперь, в суровой доле,
Грустной думой удручен,
Может быть, на бранном поле
Ищет смерти, — жаждет он
Позабыть несправедливый
И блуждающий ревниво
По следам его закон.

IV

Город вольсков осенила,
Как холодная могила,
В шуме бури тишина;
И под кровлею надежной
Мирный житель безмятежно
Предавался неге сна.
В это время кто-то, строен,
Безоружен, но покоен,
Гость неведомый, вступал
В град и пышные чертоги,
Где глава народа — строгий
Старец Аттий обитал.
В мрачной думе вождь верховный,
После тягостного дня,
Одинок сидел безмолвно
У отрадного огня.
Все вокруг него дышало
Незабвенной стариной
И невольно вспоминало
Славу жизни молодой:
Шлемы, панцири, и латы,
И тяжелые булаты,
Иззубренные в боях,
Перед ним в отцовской сени
Отсвечались на стенах -
И порой, как будто тени,
Трепетали на гробах.

V

Охранитель беззащитных,
Раболепственных владык,
Он на битвах кроволитных
Был отважен и велик;
Сам орел капитолийский
Рог гордыни италийской,
Для тиранов роковой,
Не возмог стереть кичливо
Над его вольнолюбивой
Серебристой головой {*}.
{* Да простят мне, из уважения
к памяти Кориолана, поэтическую
вольность, с которой приписал я
много редких достоинств едва
известному по истории Аттию Туллу.
Кориолан достоин был иметь
знаменитого соперника на поприще славы.}
Только раз он в вихре боя
Пал разбитый и от ран;
Но тогда его, героя,
Победил Кориолан.
Это имя было казнью
В непокорных племенах
И с невольною боязнью
Повторялось на устах:
Это имя ужасало
И народы и царей
И, как буря, навевало
Хлад на души матерей…

VI

Старый вождь сидел угрюмо
Перед тлеющим огнем
И летал печальной думой
В невозвратном и былом.
Вдруг в мечтании глубоком,
Изумлен и недвижим,
Видит он: в плаще широком
Чуждый воин перед ним.
Скрыты взор его и лета;
Он безмолвен и суров,
И садится без привета
Под защитою богов {*}.
{* Историческое.}
Понял Аттий горделивый
Гостя чудного без слов -
То язык красноречивый
Запоздалых пришлецов.

Аттий

Не порою ли ненастной,
Незнакомец, ты гоним?
Здесь, под кровлей безопасной,
Будешь здрав и невредим.
От измены, от булата
Сохранит тебя судьба,
И на путь тебе я злата
Приготовлю и раба.
Но скажи мне: кто ты, странник?
Из каких далеких стран?

Незнакомец

Я из Рима — я изгнанник!
Я твой враг — Кориолан!

VII

Он встает… Какая встреча!
Если б яростная сеча
Их неистово свела,
Если б, лаврами обвитых,
Двух героев знаменитых
На погибель обрекла -
О, тогда и гром и бури
Засверкали б на лазури
Их убийственных мечей,
И сразились бы стихии,
А не воины лихие,
Пред мильонами очей.
Но теперь — один, великий,
Без покрова и друзей,
У могучего владыки
Необузданных мужей
Ищет, с гордостью свободной,
Или жизни благородной,
Или смерти, как злодей.

Кориолан

Аттий! Рок меня коварный
Справедливо погубил -
Слишком Рим неблагодарный,
Слишком много я любил.
Он изгнал меня… я снова
У старинного врага;
Для услуг его готова
Беспощадная рука,
Для вражды непримиримой -
Голова моя и кровь!
Ах, без родины любимой
В сердце месть, а не любовь!..

Глава четвертая. Гражданка

I

Светило дня роскошно и светло
По небесам безоблачным текло
И озаряло Рим унылый,
Когда в виду его граждан
Военачальник чуждой силы,
Как бранный дух, предстал Кориолан.
Уже не славу, но оковы,
Не щит, а гибельный булат
Принес в деснице он суровой
Для казни Ромуловых чад.
Смотри, тиран народов вероломный,
Любимец счастья и богов,
На этот сонм, могучий и огромный,
Твоих завистливых врагов.
Дерзнешь ли ты, как прежде, горделивый,
Рассеять их несметные толпы?
Падут ли в прах, с потупленною выей,
Перед тобой мятежные рабы?
Увы!.. Одни высокие твердыни,
Одни бойницы — твой покров,
И превратил огонь в печальные пустыни
Богатство сел твоих, и нив, и городов…
К тебе, как гений разрушенья,
Притек неистовый герой -
Обмыть в крови, на поле мщенья,
Позор обиды роковой…

II

Кто видел бурные потоки,
Когда с вершин утесов и холмов
Они бегут и роют путь широкий
Среди степей, среди лесов,
И рушат все стремительною лавой, -
Так и отважные сыны
Свободы дикой и войны
Текли на подвиг величавый.
И смерть, и кровь по их следам -
И исполин, доселе знаменитый,
Везде рассеянный, разбитый,
Спешит в отчаянье к стенам.
И вопли жен осиротелых,
И укоризны матерей,
И ропот старцев, поседелых
На поле славы прежних дней,
Встречают с грустью безнадежной
Остатки робких беглецов;
И стыд неволи неизбежной
И звук торжественных оков
Над ними носятся незримо, но мятежно,
Как молния во мраке облаков…
Нередко, погружен в мучительные думы,
Когда во тьме ночей дремал покойный стан,
На город мрачный и угрюмый
С невольною тоской взирал Кориолан.
В каком печальном униженье
Стоял, как призрак, перед ним
Тот самый гордый, сильный Рим,
Краса могучих поколений,
Который, страшен и велик,
Был некогда грозой народов и владык;
Тот Рим, отечество героев,
Который он на поле боев
Прославил гибельным мечом
И, наконец, карал без сожаленья,
Как жертву праведного мщенья,
В безумстве жалком и слепом.

III

Как гражданин страны несчастной,
О ней он втайне тосковал -
Он часто к родине прекрасной
Мечтой высокой улетал;
Но приговор несправедливый,
Но голос чести и стыда
В его душе самолюбивой
Таились яростно всегда;
И он презрел, неумолимый,
Права, законы, самый рок -
И славный град вражде непримиримой
И разрушению обрек.
Увы, священная свобода!
Ни представители народа {*},
{* Здесь говорится о безуспешном
посольстве к Кориолану римского
сената и жрецов.}
Ни жрец верховный, ни сенат
В зловещий день не охранят
Тебя надежною эгидой
От непреклонного врага!
Кто движим местью и обидой,
Кого свирепая тоска
Казнит и мучит самовластно,
Кто утонул в пучине зла, -
Тому раскаянье ужасно,
Тому отрада не мила;
Тот увлечен ожесточеньем
Безумной воли и страстей
И дышит весь уничтоженьем,
Как недруг неба и людей…
Таков Кориолан!.. Народ самодержавный,
Тебе он произнес печальные слова:
«Я гражданин изгнанный и бесславный, -
Огонь и меч — мои единые права,
Я их внесу рукой окровавленной
В чертог тиранов и судей,
И не спасет гордыни униженной
Ни стон, ни вопль, ни святость алтарей!..»

IV

Где раздались протяжно и сурово
Глухие звуки этих слов?
Под сводом неба, средь шатров,
Где все шумит, где все готово
Восстать и тучей громовой
Лететь за славою на бой.
Совершилось!.. благодатный
Луч надежды изменил!
Ополчись на подвиг ратный,
Гений Рима — воин сил.
Где вы, праотцы и деды
Погибающих сынов?
О, покиньте для победы
Сени мрачные гробов!
Пронеситесь над главами
Устрашенных беглецов,
И рассеются пред вами
Сонмы лютые врагов!
Но нет! блистают копья, брони;
Стучат железные щиты;
Покрыли воины и кони
Луга, долины, высоты;
Тревога, грохот, гул и клики,
Земля и стонет и гудит -
И горе, горе, Рим великий,
Твой час, последний час пробил!

V

Кто этот муж иноплеменный,
Всегда и всюду впереди?
За ним волною разъяренной
Текут народы и вожди;
Его десницы мановенье,
Единый взор его очей
Приводят в трепет и волненье
Толпы воинственных мужей…
Уже он близок; из колчана
Выходят стрелы — миг один -
И, может быть, к стопам Кориолана
Падет покорный гражданин…

VI

Но что за дивное явленье,
Откуда страх между бойцов?
Кто мог остановить внезапно ополченье
Перед лицом бледнеющих врагов?
Вся рать безмолвна, недвижима,
Навстречу ей, торжественно, из Рима
Идет не грозный легион,
Предвестник битвы кроволитной,
Но сонм унылый, беззащитный
Младых гражданок, славных жен…
С другим оружием — с слезами
И распущенными власами
На обнаженных раменах,
С словами мира на устах,
С мольбой, ничем не отразимой, -
Они идут тебя сразить
И пламень мести потушить
В твоей груди, герой непобедимый!..

VII

Кого с растерзанной душой,
С челом суровым и холодным,
Кого ты зришь перед собой?
Кто гласом грустным, но свободным
К тебе воззвал: «Кориолан!
Кого я заключу в горячие объятья:
Тебя ли — своего отечества тиран,
Навлекший на главу позорную проклятья,
Или тебя — несчастный сын?
Кто ты? Изгнанный гражданин
Или надменный повелитель?
Когда и меч, и смерть, и плен
Ты вносишь в недра этих стен -
Зачем же медлишь, победитель,
Своих детей, жену и мать
Цепями рабства оковать?
Карай меня всей тяжестию мщенья!
Я Рим повергла в море зла
И недостойна сожаленья -
Я жизнь преступнику дала!..

VIII

И вопль гражданок знаменитых
И милые слова: «отец, супруг»,
Печальный вид простертых к небу рук,
Растерзанных одежд и уст полуоткрытых -
Все душу мрачного вождя
В то время сильно волновало
И, чувство мести победя,
Невольно к жалости склоняло.
Казалось, слова одного
Искал он в памяти: пощада;
И в тишине взирали на него
И чуждые толпы и римляне из града.
И долго был он в думу погружен,
И, наконец, как будто пробудила
Его от сна неведомая сила:
«О мать моя — ты победила!
Твой сын погиб, но Рим спасен!..»

На месте том, где самовластье
Любви гражданской и красы
Спасло отчизну от грозы,
Воздвигли храм богине Счастья {*},
{* Историческое.}
Но там, где пал неистовый герой
И добродетельный изгнанник -
Не видел памятника странник
И не вздыхал над урной гробовой…